Преодоление страха
Человеку часто давали определения, пытаясь одним словом охватить специфически человеческое. Его определяли как Homo Sapiens, Homo Faber - "производящий оружие", Horno Ludens - "человек играющий", Homo Esperaos - "человек надеющийся". где надежда — основное условие для того, чтобы быть человеком. И, наконец, Homo Negans — "человек, способный сказать нет". Так какой лее есть человек на самом деле? Любящий, верящий, ненавидящий, надеющийся? Очевидно, что он может быть всем этим одновременно. Все эти и другие качества составляют бесконечное, немыслимое разнообразие возможностей быть человеком. Каждое определение несет в себе все человеческое содержание.
С другой стороны, как Бог трансцендентен миру, так и человек трансцендентен ему и в этом смысле свободен от мира, "есть не-мир". "Он не исчерпывается" никаким что, не определяется никаким определением, но есть, как и Бог. абсолютное не-что".
Таким образом, если существует цель прояснить, что значит быть человеком, то перечисление признаков, которые множатся без предела, ничего не даст и не добавит нам в определении его природы и сущности. Необходим иной подход в оценке человека. Мне думается, ответ следует искать не в области разнообразных человеческих возможностей, а в сфере самих условий человеческого существования. Отсюда единственно возможным остается определить человека экзистенциально, т.е. через способ существования, под которым я понимаю страх. Поэтому собственно и обращаюсь к нему. "Понятие страха есть такая точка, в которой сходятся все в целом теологические, социологические и философские проблемы".
В привычной интерпретации страх определяют, как один из аффектов, негативных состояний человеческого бытия. На самом деле страх есть нечто большее и значимое для человека. Страх есть один из основных феноменов человеческого состояния, другими словами, страх выступает как онтологическая структура человека. Вряд ли найдется хоть еще одно понятие, которое будет так же продуктивно для анализа человеческой ситуации, как страх.
Страх охватывает всю человеческую жизнь до самого ее основания, овладевает его и существенным образом определяет- бытийный склад человека. Более того, страх становится одним из способов самопознания человека, наряду со смертью, свободой, любовью. Каждый понимает себя как смертного, свободного, любящего и, наконец, страшащегося. Страх не просто пронизывает все другие феномены человеческой экзистенции, не просто неразрывно переплетается с каждым из них, но олицетворяет в себе все их свойства и признаки. По сути дела человек свободный есть человек, боящийся безграничных возможностей этой свободы. Человек смертный есть всегда человек, боящийся ее неизвестности, любящий есть боящийся потерять свою любовь.
Страх как фундаментальная особенность нашего бытия является вечным свойством человека. Однако всякий раз он приходит в новом облике, и потому всякий раз требует нового осмысления и нового анализа.
Все многообразие страхов условно можно разделить на две группы: страх уничтожения и страх неизвестного. Одним из них является страх перед свободой. Свобода сама полна страха перед самой собой, поскольку ее никогда ничто не вызывает и ничто ей не препятствует. Обретая себя как экзистенцию, человек не выступал как вещь, под влиянием веш.ой естественной или социальной необходимости, а выбирал самого себя, формулировал себя каждым своим действием и поступком. Так человек принимает ответственность за все совершенное им, а не оправдывает свои действия обстоятельствами. "Человек обладает свободой не как свойством, а как раз наоборот: свобода, экзистентное раскрывающееся бытие наличного, владеет человеком и притом изначально, так что исключительно она гарантирует человечеству соотнесенность с сущим в целом как таковую, соотнесенность, которая обосновывает и характеризует историю. Отсюда, только экзистентный человек историчен. Природа не имеет истории. Человек экзистирует только как собственность этой свободы".
Поскольку структура экзистенции выражается в направленности — на, т.е. характеризуется итенциональностью, то и понимание свободы определяется в зависимости от трактовки данной направленности и центра экзистенции, к которому она собственно стремится. Существуют два понятия свободы: первая - - свобода изначальная, с ней человек рождается, и последняя — конечная свобода, которую он выбирает для себя сам. Между этими двумя свободами лежит путь человека, полный страдания и трагедий. Как сам человек есть точка пересечения двух природ, так и его путь есть пересечение двух конечных свобод: свободы в Ноге и без него. "Проблема свободы вообще не имеет смысла, ибо так или иначе связана с проблемой Бога".
Сартр говорит о том, что быть свободным -значит быть собой. Он вкладывает в это понятие следующий смысл: человек настолько является человеком, насколько он свободен, причем свободен по максимуму. "Переживать свою жизнь, свою свободу как можно полнее — значит жить и в полную меру". В подлинном смысле слова свободна только личность, так как у нее одной подлинно есть внутренний мир и субъективность, потому что она движется и развивается в себе. Только личность преобразует, трансформирует свободу спонтанности в свободу автономии. Свобода в нерелигиозной традиции понимается в ее абсолютном значении. На такую свободу способен лишь Сверхчеловек. "Бог-умер: ныне мы хотим, чтобы жил Сверхчеловек". Ее абсолютный характер подразумевает спонтанность, взрыв инстинктов, неконтролируемых побуждений. Так появляется бунтующий человек у Камю. "Человек стремится к свободе, по впадает в обычное противоречие: сам убивает дисциплину и свободу".
Такое одностороннее понимание, свободы оказывается несостоятельным не только в теории, но и, прежде всего, в сфере человеческих взаимоотношений. В бунте собственно и раскрывается его природа. "Бунт есть требование прозрачности, в одно ставит мир под вопрос. Подобно тому, как опасность дает человеку незаменимый случай постичь самого себя, метафизический бунт предоставляет сознанию все поле опыта. Бунт есть постоянная данность человека самому себе" . Здесь нет устремления, бунт лишен какой-либо положительной интенции. Он устремлен в ничто, и потому лишен всякой надежды. Она становится основой для оправдания вседозволенности, отрицания какого-либо порядка. Следствием этого является разрыв межличностных связей, всеобщий бунт и, в конечном счете, - рабство. Человек, сам того не осознавая, становится рабом. Он находится в плену у своих собственных желаний. Его капризы выше закона. Свободу, отождествляемую с бунтом, можно назвать в этом случае парализующей. "Претендуя на характер абсолютной, будучи свободной ко всему, абсолютная свобода в итоге становится свободой к Ничто". Эта свобода начинается с крайнего индивидуализма, где отрицается все вокруг себя. Ее путь ведет к человекобожеству. Но на этом пути человек находит лишь свой конец и свою гибель. Человек приравнивает себя к Богу. Но только для Бога нет ничего невозможного. "Человек только и есть, если он образ и подобие Божие, если есть Бог. Если нет Бога, если он сам бог, то нет и человека, то погибает его образ".
Так становится ясным другой путь, где в центре экзистенции стоит Бог. Это путь конечной обусловленной свободы. Человек по своей сущности является обусловленной свободой, т.е. свобода в смысле способности определять себя путем собственных решений. " Человек определяется как конечная свобода. Он свободен в пределах случайных обстоятельств своей конечности".
Человек есть, по сути, такая свобода именно потому, что экзистенция человека конституируется отношениями с другими людьми. Тогда свободным выбором может быть назван лишь тот, который упрочивает и гарантирует отношения с ними. Значит по мнению Аббаньяно, "подлинная свобода является, не свободой делать все что заблагорассудится. а точным и конкретным долгом, который необходимо исполнять". Этот долг состоит в том, чтобы формировать себя как личность. Свобода в религиозной традиции всегда положительна и содержательна в отличие от абсолютной свободы, которая опустошает человека. И только Бог наполняет его содержанием. Это путь Богочеловека, и на этом пути человек находит свое спасение. Кроме того, что она долг, она еще есть в некотором смысле бремя. И человек обязан нести это бремя свободы и не имеет права сбросить его с себя. Бог принимает только свободных. Лишь свободные могут взять на себя ответственность. Потому и христианство есть религия свободы. Только Христос делает нас свободными; вне Христа — рабство и принуждение.
Конечная обусловленная свобода — это возможность выбора, проявляющаяся в различной степени, в различных ситуациях. Такая свобода никогда не существует как начальная данность, как достигнутое однажды состояние, которым человек может безмятежно наслаждаться всю свою жизнь.
Именно потому, что свобода есть каждый раз возможность, здесь существует страх, как неотъемлемый спутник человеческого существования. Это страх раз и навсегда вдруг лишиться своей свободы. Именно страх заставляет человека каждый раз, снова и снова делать себя свободным. Поэтому не абсолютная, а обусловленная и тем не менее всегда наличная и активная свобода делает человека в подлинном смысле человеком. Не просто возможность свободы, но более того страх потерять ее, заставляют человека действовать в ситуации. Человек, экзистенция которого не имеет направленности, суть свободы которого состоит в свободе к Ничто, не может быть столь независимым, разумным и объективным, т.е. во всех смыслах самодостаточным, чтобы нести эту свободу. Человек не в силах вынести того, что он предоставлен собственным силам, что он должен сам придать смысл своему существованию. Одиночество и отдаленность от мира, который в сравнении с "Я" представляется огромным и опасным, порождает страх. Именно таким способом страх разоблачает абсолютную, бесцельную для человека свободу. Он вскрывает ее несостоятельность. Тогда этот страх перед свободой в данном случае объясняет свойственное человеку стремление к обладанию вещами. В этом выражается определенного рода защита. Вообще обладание и бытие являются двумя основными способами существования человека. Преобладание одного из них определяет различия в индивидуальных характеристиках людей.
Свобода, один из феноменов существования, часто становясь причиной страха, во многом определяет его характер. Однако насколько тесной ни была бы их связь, свобода все же не улавливает всей полноты этого понятия. "Вместе с правом на абсолютную, индивидуальную свободу человек (в христианском мире) получил и особую форму искушения этой свободой — искушение смертью".
И хотя свобода и страх взаимодействуют, как правило, в действительности и достаточно часто, то страх и смерть встречаются по-настоящему лишь однажды. И уже не в действительности, потому как с наступлением смерти всякая действительность перестает быть. Однако это ничего не меняет. Ведь хотя смерть и расположена в конце времени жизни, страх ее потенциально присутствует в каждом моменте. "Смерть не просто "событие", но и бытийное постижение смертности человеком" [11, с.364]. Сама экзистенция раскрывается как бытие, идущее к смерти. И все существование осознается через раскрытие актов, в которых человек способен стать перед лицом смерти. Эти акты есть всегда пограничные ситуации.
Смерть -— это принадлежащий существованию его собственный конец. Страх смерти, подобно страху абсолютной свободы выводит человека перед самим собой, размыкает его экзистенцию, оставляет его один на один с бесконечной, полной возможностью. Страх в отношениях с абсолютной свободой ведет себя жестко, вскрывает ее несостоятельность и бесцельность для человека. Однако страх смерти ровным счетом ничего не проясняет для нас в отношении самого понятия смерти, "хотя страх смерти, подобно любому другому переживанию, приобретает совершенно особый аспект". Смерть отталкивает от себя всякое понятие, ускользает от каких-либо попыток человеческого разума понять ее. Она непостижима для человека именно потому, что начинается за пределами существования.
Смерть разбивает привычные категории времени и пространства, в которых привык мыслить человек. Мы не можем помыслить смерть, как неопределенность, потому как не знаем, что она есть в определенном смысле. Мы не можем постигнуть смерть как пустоту, т.к. не знаем, что есть смерть в полноте своего понятия, и, наконец, мы не можем познать ее как ничто, потому что на самом деле не имеем представления, что она есть как Ничто. Такая неминуемость смерти в сочетании с ее неопределенностью превращает страх в ужас. Это наивысшее проявление страха но своей интенсивности и мощи, именно, какое только возможно, потому что иерархия страха есть иерархия ценностей. А жизнь есть высшая ценность, и эта ценность в каждый момент сопряжена со страхом. Страх смерти проявляет себя явно либо скрыто не только при случае реальной угрозы, но и в каждый миг, стоит лишь заботе пошатнуться и усомниться в своей компетенции. Поэтому смерть это не только то, что завершает жизнь, но и то, что висит над ней со дня рождения. Вся жизнь человека это движение к смерти. В каждом мгновении существует возможность смерти. Этим выводом объясняется постоянное стремление человека к поискам ж п з н с н н о го с м ы сла.
Если бы жизнь была бесконечной, она была бы бессмысленной. С другой стороны, жизнь также лишилась бы смысла, не будь у человека страха смерти. Стремление отыскать некоторый руководствующий принцип свойственно личности. Оно априорно заложено в ней. Поэтому страх в некотором смысле создает личность. Страх в абсолютно любой форме заставляет человека воспринимать смерть однозначно как зло. Однако если смерти боятся, это еще не значит, что она есть зло. "Смерть это раскрытие всего во мне самом, но раскрытие, уничтожающее самое себя. Только страх смерти делает из этого раскрытия знание".
Ранее было замечено, что все животные страхи делятся на две группы: страх уничтожения и страх неизвестного. Однако это деление неприемлемо но отношению к страху смерти. Страх рождается от неизвестности. Нам ничего не известно о нашей судьбе, кроме достоверного конца нашего земного существования. " Неизбежно только одно: смерть, всего остального молено избежать". В этом-то и заключается вся трагедия и вся абсурдность нашей жизни. Смерть вызывает тревогу, потому что она затрагивает самую суть нашего бытия. Но благодаря этому происходит глубинное осознание себя. Смерть делает нас личностями.
Данный вывод помогает обнаружить и вскрыть сам смысл смерти. Во-первых, смерть и страх перед ней не позволяют человеку потерять себя в суете, ведь он живет в присутствии вечности. И, наконец, осознание своей смертности подчеркивает невозможность человека спасти самого себя. В этом осознании своего бессилия творение видит потребность во встрече с Творцом.
Но принять смерть не просто. И человек бежит от нее, от страха перед ней, предпринимая различные попытки. Вообще-то путей бегства бесконечное множество, их столько же, сколько страхов. Однако для понимания сути ограничимся тремя из них, наиболее известными: путь бунта, путь безразличия и путь отчаяния.
В первом случае человек беспощадно тратит весь потенциал своих сил, желая освободить мир от страха, но вместе с тем понимает, что все это абсурдно, бессмысленно. Путь бунта, всегда есть путь одиночества, бессмысленности, усталости и тоски. Но такой путь выбирают единицы, лишь немногие сильные натуры. Другие выбирают путь равнодушия. Отчего не быть равнодушным, когда и сам мир пребывает в своем тихом равнодушии. Равнодушие становится целью и единственным смыслом, наполнением жизни.
И под знаком безразличия совершаются все поступки. Человек становится безразличным отражением безразличного мира.
Он может быть добрым из равнодушия, из равнодушия дружить и даже убить. Таков Мерсо — главный герой повести Альбера Камю" Посторонний".
Есть и третий путь. На него вступают отчаявшиеся, те, кто потерял причину для страха. Они становятся неуязвимыми, потому что давление над их моралью уже не существует.
Итак, перед нами три пути. Но все они пагубны для человека, собственно разрушают "человеческое" в человеке. Следование первым двум из них требует отказаться от фундаментальных моральных установок, а третий вряд ли кто выбирает свободно. Но главное не в этом, важно понять, что все они ведут к одиночеству, тоске и безысходности, в сторону, обратную от счастья. Таким образом, мы пришли к парадоксальному выводу о том, что мир, откуда изгоняют страх, построенный на мнимом спокойствии, оказывается не только безрадостным, но и безнадежным. Что может быть ужаснее, чем потерять надежду?
Получается, что простое отрицание страха не приводит нас к желаемой цели, независимо от того, как мы действуем: бунтуем или просто равнодушно созерцаем. Данный вывод убеждает пас в необходимости не отрицания, а преодоления страха. Таким символом преодоления страха становится творческий акт. Именно здесь страх раскрывает свой позитивный смысл.
E.H. Плаксий
