Увлечением нашей группы стали малоизвестные, технически сложные перевалы к западу от Домбая. Мы поднялись на седловину в южном плече вершины Пшиш. Сегодня эта седловина известна как перевал Пшиш (2Б к.с., 3350 м). Перед ним «размялись» прохождением соседнего перевала Псыш (2Б*), сходили с него на в. Псыш Восточная.
На спуске с Пшиша нас ожидал крутой длинный разорванный ледник, весь, сверху донизу, простреливаемый обвалами камней и льда. К вечеру стал садиться туман и начала пропадать видимость. Заночевали в трещине, под защитой её нависающего козырь а. Утром, обходя ледовые сбросы, ушли на заснеженные и обледенелые скалы правого борта и упёрлись в скальный сброс.
Но тут хотя бы можно было, не опасаясь обвала, спокойно сосредоточиться на технической организации спуска. Первым вниз ушёл Егор. По маленькому кулуару он подошёл к сбросу, обстучал его перегиб айсбайлем и спустился до первой маленькой полочки. Осмотревшись, Егор понял, что ниже почти отвес метров сто глубиной, организовал станцию (место перестёжки на другую верёвку) и провесил горизонтальные «перила» влево по ходу, к более пологому участку.
Там снова сделал станцию, и затем «брошенная» верёвка вывела Егора на относительно по логий ледник ниже ледового сброса. Путь обхода был нащупан. Следом пошёл я. В кулуаре, задев, спустил вниз пару камушков, но вроде мимо верёвки. Подойдя к перегибу, не удовлетворился его гладкостью и дополнительно обстучал его молотком. И всё равно оставшись не до конца доволен перегибом, прошёл его, не на гружая верёвки, лазанием.
Передние зубья «кошек» стояли на какой то зацепке, а руки держались за перегиб. Теперь предстояло аккуратно «вывеситься», нагрузив верёвку, и на «восьмёрке» со схватывающим узлом дойти до станции. Ещё раз осмотрев «восьмёрку», узел и положение верёвки на перегибе, я решительно шагнул вниз, слегка отклонившись назад. Памм м! Верёвка лопнула. «Год назад я почти так же слетел на пере вале Сложный, тогда, считай, «пронесло», только рёбра сломал, а второй раз, да под ряд, вряд ли повезёт», — пронеслось в голове.
Голова — ноги — удар. Голова — ноги — удар. Мелькали то небо, то ледник, то скалы. В этом кручении время словно замедли лось. Я успел подумать о ледорубе, некстати засунутом между поясницей и рюкзаком. Если упаду на рюкзак — хребет пополам... Сильный удар в голову. Снова «вертёж» и оглушающий удар. Ну наконец то! Скрежет фирна. Навстречу бешено несётся белый склон. Хочется вдохнуть, но легкие не отзываются, а во рту снежная пробка.
Ловлю остатки сознания и скрючиваю пальцы, впиваясь в зернистый фирн. Остановка и темнота. Быстро прихожу в сознание. Хочется дышать. Опрокидываюсь на бок и вижу, как, скользя вниз, подбегает Егор. Остановился, огорошено смотрит на меня... Отворачивается, отходит на пару шагов и удручённо закуривает. Постепенно у меня возвращается дыхание. Пытаюсь шевелиться, выплёвываю остатки снега изо рта.
Егор удивленно вздрагивает и ошарашенно поворачивается ко мне. Вываливаюсь из рюкзака и сажусь. Снимаю каску и стираю с лица окровавленный снег. В моей парашютистской каске на «темени» пролом. Смотрю на руки. Перчатки стёрлись, торчат кровавые пальцы. Правая нога согну та. Пяточный зуб правой «кошки» плотно, до платформы, сидит в колене левой ноги. Но боли нет, совсем. Руками берусь за «вэцээспээсовский» башмак, вынимаю зуб из коле на и задираю штанину.
Маленький, но тол стый лоскут мяса, кровь только появляется. Интересно, достало ли до кости? Подставляю колено солнцу. Какая никакая, а всё же дезинфекция. Вспоминаю про ледоруб. Около рюкзака его нет. Да вот он лежит, привязанный самостраховкой. Своевременно выскочил из под рюкзака и верно летел за мной, ничего мне не повредив. И тут обрёл дар речи Егор. «А я принял снег с кровью на твоём лице за мозги и решил, что тебе конец».
Не дождётесь, как говорил старый Рабинович! И тут я вспомнил про остальной народ из моей группы. Они то остались там, на скалах, верёвка оборвана, руководитель для них «убит»! Вскочил, но левая нога ватно подло милась, и я упал. Набрал воздуха и от орал необходимые директивы. Как я умудрился это сделать понятно для них, не знаю, но печатными из той «крикограммы», по их словам, были только предлоги и междометия.
Эх, не спускайтесь, ребята, по отвесам на одной верёвке! Сколько об этом говорили, но всё равно спускаемся... Через час за нами подошла связка тройка. Но, проходя через «простреливаемый» участок, угодила под обвал льда у нас с Егором на глазах. «Концевые» Сергей и Лида нырнули за вмёрзшие в ледник глыбы прошлого обвала, «растянув» Олю в центре связки, мечущуюся на «голом» месте, на привязи, как овечка перед волком.
(Когдато, руководя сложными горными походами, я требовал — и проверял! — наличие У КАЖДОГО участника в кармане (не в рюкзаке!) ножа на верёвочке (чтобы не потерялся). Не для чистки картошки и открывания консервов, а имен но как средство обеспечения личной безопасности — чтобы при необходимости турист мог быстро перерезать верёвку. — Прим. С.Минделевича.)
Бог милостив: к Оле прилетел снесённый обвалом Егоров рюкзак, и она залегла, прикрывшись им. Все уцелели. Потом был долгий спуск. Ещё несколько обвалов льда и много камнепадов. Нога держала, но гнуться упорно не хотела. Однако от обвалов отбегать получалось... Ближе к осени того же года этот перевал должна была проходить в пешеходной «пятёрке» группа моего друга Сергея Остро вского, талантливого «склифовского» кардиолога.
Просмотрев на подходе подъёмную для его группы сторону перевала (на шего спуска), он резонно поостерёгся туда лезть, «разменяв» этот перевал на запасной Южно Каракайский — классическую двойку «бэ». И погиб в его ледопаде, упав вместе со своим напарником по связке с ледового сброса... Спустя два года, в августе, при подъёме на перевал Аманауз нашей группе открылся во всей полноте шикарный вид на наш спуск с перевала Пшиш.
Казалось, видна была каждая трещинка. Стали обсуждать, как на самом деле его стоило проходить. Вдруг в абсолютной тишине почти от седловины на об суждаемые места медленно, но неуклонно поползла лавина. Не пылевая, а тяжёлая, похожая на лавину из мокрого снега снежно грязного цвета. И «вычистила» весь склон. Сверху донизу и «от уха до уха». Мгновение спустя через глубокую долину Аманауза докатился густой, басовитый гул. Всё стихло. По прежнему журчал ручеёк, щебетала какая то пташка, тёплый августовский ветерок теребил волосы.
Хорошая штука — жизнь... Почему порвалась тогда верёвка, новая и сертифицированная, осталось непонятно. То ли «мой» камушек её всё таки задел, то ли повредилась о перегиб. Но то, что помимо спусковой верёвки, должна быть ещё и страховочная — очевидно. Особенно, когда возможно разрушающее воздействие извне. Я наступил на эти верёвочные «грабли» дважды. Сначала на пер.
Сложный (вылетел единственный крюк, на котором висели «перила»), потом на Пшише. При этом отлично знал о необходимости страховочной верёвки и много раз всё делал правильно на соревнованиях по ТГТ. В чём дело? Банально «ПОВЁЛСЯ» НА «КАК ВСЕ»! Это на соревнования тащат верёвки без счёта, по максимуму. В поход берут, считая граммы, — нести то на себе. А на склонах не хотят терять скорость и вешают «в одну прядь»!
На снегу, на льду и на скалах! Не соизмеряясь с возможностью «перебива», «перетёра», да мало ли ещё чего! Вспоминал свои походы. И МОГ ВСПОМНИТЬ ВЕЗДЕ НА СПУСКЕ ТОЛЬКО ОДИНАРНЫЕ ВЕРЁВКИ, «ПЕРИЛА». И НИКАКИХ СТРАХОВОЧНЫХ! Ну, не будем перегибать, где то такое сойдёт. Например, на не очень крутом снегу или льду, если в принципе нет опасности падения на верёвку чего либо сверху. Но таких случаев мало. Задумайтесь, повезёт ли вам, как мне тогда?!
Статья опубликована в газете «Вольный ветер», на нашем сайте публикуется с разрешения редакции. Сайт газеты http://veter.turizm.ru/