Таджкско-Памирская экспедиция Академии наук СССР

Начиная с 1928 года, исследователи вели планомерное наступление на Памир. Из года в год сужалась площадь белых пятен. Многочисленные отряды ученых всех областей знаний всесторонне изучали огромную территорию Советского Памира, вздыбленную высочайшими вечно снежными хребтами, изрезанную глубокими долинами — либо пу­стынными и каменистыми, либо заполненными огромны­ми ледниками. И первыми в самые недоступные высоко­горные уголки Памира проникали альпинисты.

К 1932 году были составлены карты наиболее высоко­горной северо-западной части Советского Памира, прой­дено и изучено огромное оледенение бассейна ледника Федченко — одного из величайших ледников мира, вытя­нувшегося широкой лентой на 77 километров. Однако гигантский хребет Академии наук не позволял нам проникнуть с востока на запад и соединить две раз­розненные карты восточного и западного Памира. Хре­бет Академии наук венчала высочайшая вершина Памира и Советского Союза.

С древних времен таджики считали самой высокой вершиной Памира пик Гармо. В 1932 году две альпинист­ские группы проникли к хребту Академии наук с запада и востока. Перед ними стояла задача подняться на гре­бень севернее пика Гармо и встретиться на перевале. Но группы не встретились. Отряд, двигавшийся с за­пада по леднику Гармо, совершил подъем на гребень хребта севернее пика Гармо и установил полную возмож­ность спуска на восток. «Восточному» же отряду, подняв­шемуся по леднику Бивачному (левый приток ледника Федченко), дальнейший путь преградила непреодолимая двухкилометровая стена.

При обсуждении итогов работы экспедиции выяснилось, что пик Гармо, видимый с запада, и самая высокая верши­на хребта Академии наук, видимая с востока и также принимавшаяся за пик Гармо, — в действительности две различные вершины, отстоящие одна от другой на рассто­янии около 15 километров. Южная вершина, имеющая высоту 6615 метров, ока­залась подлинным пиком Гармо, а северная — наивысшая точка Памира, имеющая высоту 7495 метров (невидимая с запада), оказалась новой, ранее не известной верши­ной*. В том же году был ориентировочно намечен воз­можный путь на эту вершину по восточному гребню, по которому альпинисты поднялись тогда до высоты 5900 ме­тров.

Естественно, что еще в 1932 году возникла мысль со­вершить восхождение на эту высшую точку СССР. Эта мысль поражала не только своей новизной, но и сме­лостью. К тому времени у нас был еще очень мал опыт высотных восхождений. Но мы верили, что молодость, сила и опыт, накопленный нашими альпинистами на Кав­казских вершинах, победят любые трудности. Московская горная секция направила на это ответствен­ное восхождение лучших своих альпинистов. Весь кол­лектив дружно взялся за подготовку, люди были твердо уверены в своих силах.

Новый председатель Московской горной секции Коля Николаев, сменивший талантливого организатора и пре­красного альпиниста — Алешу Гермогенова, погибшего в марте 1933 года на седловине Эльбруса, говорил: «Пик 7495 должен быть взят любой ценой». Вероятно, не все соглашались с романтичными, приподнятыми словами председателя, но каждый решил приложить все силы и добиться победы. Наш альпинистский отряд, состоявший из 12 человек, был включен в состав Таджикско-Памирской экспедиции Академии наук СССР.

Первая партия экспедиции выехала на Памир еще в мае 1933 года с задачей подготовить караван и разведать наиболее удобные пути подхода. Вторая партия отправи­лась из Москвы в июне. С ней шли основные грузы альпи­нистского снаряжения и специального теплого обмундиро­вания. Третья и последняя партия задержалась до конца июля для получения метеорологической автоматической радиостанции, которую следовало установить на пике Коммунизма. Среди бесконечных садов знойной Ферганской долины, близ северных отрогов Алтайского хребта, раскинулся, утопая в зелени пирамидальных тополей, небольшой кир­гизский город Ош. Он стал центральной базой почти всех отрядов Таджикско-Памирской экспедиции Академии на­ук, планомерно изучавшей богатства Памира.

От города Ош до Хорога на 700 километров протянулся высокогорный Памирский тракт. Извиваясь среди хребтов, он то пересекает пустынное плато, то зигзагами взбирается на перевалы, достигающие 4800 метров высоты. Миновав перевал Талдык, машины подвозили участни­ков 29-го отряда Таджикско-Памирской экспедиции (так назывался отряд, организованный для восхождения на пик Коммунизма) до базы в Бордобе, расположенной в ши­рочайшей высокогорной Алтайской долине на высоте 3600 метров, и уходили дальше на юг.

В Бордобе формировался караван верблюдов и лоша­дей, участники получали винтовки, наганы. Здесь же нас обучали стрельбе на случай встречи с еще бродившими по Памиру разрозненными бандами басмачей. Отсюда кара­ваны отряда, нагруженные снаряжением и питанием, в со­провождении красноармейцев уходили по Алайской до­лине на запад и вскоре терялись среди зеленых холмов северных предгорий величавого, заснеженного почти до подножья Заалайского хребта. Альпинисты несли ночные караулы, следили за погруз­кой и разгрузкой каравана, варили пищу и... восхищались небывало грандиозными масштабами Памира.

Остались позади 86 километров Алайской долины. Ка­раваны свернули влево на один из двух проезжих перева­лов через Заалайский хребет — перевал Терс-агар. Здесь, не отставая от каравана, участники экспедиции попытались покорить небольшую вершинку (около 5200 метров), но были «посрамлены горой». Когда до вершины оставалось метров двести, непривыкшие к высоте любители быстрых побед почувствовали страшную слабость и вынуждены были отступить по крутым снежным склонам.

С перевала Терс-агар открылась грандиознейшая более чем 3,5-километровая северная стена вершин Мусджилги, Сандала и Шильбе. Алтын-мазарские высоты скрывали находившийся где-то уже совсем близко хребет Академии наук и цель экспедиции — пик Коммунизма. Однако для ее достижения потребовалось немало времени и сил. В глубине широкой плоской долины Мук-су среди за­рослей арчи и облепихи виднелись маленькие мазанки последнего на пути нашего отряда селения Алтын-мазара. Широкая, не менее двух километров, долина Мук-су казалась лишь узким коридором, настолько высоки окру­жающие долину хребты.

Впереди ущелье перекрывали темные моренные бугры языка ледника Федченко. До них было не более 10-12 ки­лометров, но препятствий на пути оказалось немало. Вы­сокими кофейного цвета волнами встретили альпинистов грозно грохочущие потоки рек Саук-сая и Сельдары, вы­текающей из ледника Федченко. Целый день отыскивали опытные караванщики-киргизы броды через десять рука­вов бешеных рек. Кружилась с непривычки голова, плыли берега, и грязные волны плескались с ревом под мордой лошади, готовые поглотить ее и седока.

Через десятый и последний рукав, сильно вздувшийся к вечеру, караван переправиться не смог и должен был отступить на высокий берег, снова преодолевая в обратном направлении пять рукавов. На утро по малой воде караван перешел Сельдару и у мрачных бугров ледника Федченко разбил Базовый лагерь. Дальше начинался путь уже по леднику Федченко. Более 18 километров прокладывали альпинисты тропу для лошадей по скользким буграм ледника, покрытым зыбкой мореной. Караван медленно продвигался вперед. Через 12 кило­метров на западе, изобилуя крупными ледниковыми озера­ми и срезами льда, открывался приток ледника Федчен­ко — ледник Бивачный. 

В глубине его, между хребтами, альпинисты, наконец, увидели заветную шатрообразную вершину, убеленную снегом, — пик Коммунизма. Казалось, до цели уже недалеко. Но 30 километров по ледникам до подножья пика Коммунизма экспедиции удалось преодолеть (проложить тропу и провести караван) лишь через полмесяца. Оползали морены ледника, осы­пались камни бесконечных осыпей, таял лед на острых иглах (сераках) в верхней части ледника. Природа уничто­жала результаты упорного труда. Тропу делали вновь и вновь и настойчиво вели караван вперед.

К концу июля среди хаоса диких камней и ледяных игл у подножья пика Орджоникидзе на высоте 4600 метров раскинулись палатки Ледникового лагеря — основной базы для восхождения на вершину. От лагеря верхние сверкающие на солнце фирновые* поля пика Коммунизма заслонялись нависающими и кру­тыми склонами его подножья. Горную тишину внезапно нарушал грохот камнепадов и огромных лавин, низвергав­шихся с пика. Плотные клубящиеся снежные облака бы­стро проносились по леднику и долго не могли улечься и рассеяться. Огромная мульда* висячего ледника верхнего плато постоянно рождала лавины, с шумом летевшие по пути нашего подъема к восточному гребню.

Первые атаки альпинистов (так же, как и попытка подъема на пятитысячную вершину) принесли лишь не­удачи и заронили сомнение в успехе восхождения. Но вот, наконец, после новых попыток, успешно мино­вав лавиноопасный склон, шесть альпинистов поднялись до высоты 5600 метров и вышли на восточный гребень. Однако высота снова сразила половину из них. Жестокие приступы горной болезни не позволили двинуться дальше, и группа, обескураженная, с большим трудом спустилась в базовый лагерь. При второй попытке самочувствие улуч­шилось настолько, что альпинисты сочли возможным дви­нуться вверх по гребню и попытаться проложить путь по грозным скальным башням (жандармам), выступающим на остром восточном гребне.

Первая группа преодолевала крайне сыпучую скали­стую стену второго жандарма. В задание второй группы входило: сбросить слабо державшиеся камни и закрепить на крючьях веревки, которые могли бы облегчить продви­жение идущим за ними. Вторая группа веревкой почему-то не связалась. Нико­лаев, вися над обрывом и перехватываясь за выступы скал, медленно поднимался вверх. Внезапно ему на руку упал камень. Он вскрикнул, разжал руку, которой держался за выступ скалы, и начал падать. Груда камней рухнула вместо с ним... Его поиски не увенчались успехом. Так по­гиб наш товарищ, энтузиаст-альпинист Коля Николаев...

Потрясенный гибелью Николаева выбыл из строя еще один участник экспедиции — А. Харлампиев. Однако откладывать штурм восточного гребня было нельзя. От этого зависел успех всей экспедиции. И вот несколько альпинистов (среди которых были Е. Абалаков и Д. Гущин) вновь пошли на штурм восточного гребня. На этот раз все успешно преодолели второй жандарм и на высоте 5900 метров организовали второй высокогорный ла­герь. Третий жандарм оказался еще более трудным. Медлен­но, повиснув на веревках над километровым обрывом, альпинисты упорно прокладывали путь вверх по скалам. Вначале болела и кружилась голова, мучила одышка, но день ото дня самочувствие улучшалось.

Усталые, но довольные результатами работы альпини­сты вечером возвращались в лагерь «5900». В легкой алю­миниевой кухне на сухом спирте сварили калорийный ужин и быстро заснули в теплых спальных мешках. Чем выше альпинисты поднимались по гребню, тем больше увеличивались трудности. Шире открывался го­ризонт, показывались все новые вершины. Наконец, преодолев при помощи железных крючьев отвесные скалистые стены четвертого и пятого жандармов, отряд разрешил основную проблему: нашел и обработал путь по гребню. Выше оставался последний, шестой жандарм, но он казался более легким для прохождения, хотя абсолютная высота увеличивалась. 

В тяжелой борьбе на высоте 6000 метров над уровнем моря прошло семь дней. За время этой работы альпинисты окрепли, получи­ли акклиматизацию, а главное — обрели уверенность в успешном исходе экспедиции! Для отдыха спустились вниз. В ожидании прибытия последней группы с радиостанцией, в частых тренировках и обучении технике шести носильщиков (киргизов и таджиков) и кинооператора незаметно проходили дни. После тяжелой и напряженной работы на гребне они казались особенно безмятежными и спокойными. Однако и в эти дни произошло немало событий. Кино­оператор не отличался большой охотой к лазанью среди трещин и ледяных игл ледника. На просьбы альпинистов снять на пленку хорошую лавину он отговаривался тем, что обычная лавина на экране не «играет» и что ему нуж­на громадная лавина на темном фоне с боковым освеще­нием. 

Наконец, чтобы отвязаться от назойливых альпини­стов, оператор сдался на просьбы, уверенный в том, что ничего из этой затеи не выйдет. Однако природа подшути­ла над ним. Едва оператор приготовил для съемки аппа­рат, как раздался грохот и с верха двухкилометровой стены понеслась на черном фоне скал густыми клубами снежной пыли огромная лавина, освещенная с боку луча­ми солнца. Забыв испугаться, оператор с профессиональ­ным азартом принялся крутить ручку киноаппарата, а остальные щелкать фотоаппаратами. Лавина стремитель­но неслась на «охотников за кадрами», и лишь в послед­ний момент глубокие трещины ослабили ее мощность и изменили направление. Когда группа вернулась в лагерь, она не нашла там обеда: повар решил, что готовить его незачем.

Носильщики постепенно подносили в верхние лагеря снаряжение и питание. «Смотрите, как они странно спу­скаются»,— заметил однажды Гущин. К лагерю несли на руках носильщика Джамбая Ирале. Тяжелого забо­левания (воспаление легких) на высоте 4600 метров — он не перенес. После смерти маленького Джамбая суеверные носильщики превратились из друзей альпинистов в их ярых врагов. «Нас ведут на смерть»,— твердили они. На следующий день мы узнали, что все носильщики ре­шили спуститься вниз и разойтись по домам. Создалось напряженное положение.

Товарищеской беседой, рассказом о целях и задачах экспедиции и о необходимости дружной работы всех для выполнения задания удалось поколебать их решение. Носильщики, хотя и не сразу, вновь стали преданными друзьями альпинистов. После этого возникло затруднение с транспортом. На трудной, все время разрушавшейся тропе побились ло­шади. Караваны приходили с перебоями, ощущался недостаток продуктов. Решено было большую часть груп­пы до подхода последнего отряда направить в нижние лагери. Однако в тот же день они вернулись. Вместе с ними пришел последний отряд с метеорологической станцией и начальник экспедиции Н. Горбунов.

К концу августа все было готово к штурму вершины. В нем должны» были участвовать шесть человек (две тройки). 24 августа, в день выхода, пришлось сразу же нару­шить план восхождения. Альпинист Шиянов накануне ве­чером заболел и на утро не смог выйти с первой связкой. Альпинисты Гущин и Абалаков с тяжелыми рюкзака­ми пошли вверх вдвоем. Четвертый раз поднимались штурмовики по крутым фирновым склонам к восточному гребню. Им знакома была каждая трещина, каждый ле­дяной выступ. Однако альпинисты зорко и беспокойно вглядывались в висящие на огромной высоте ледяные глыбы мульды. Три предыдущие подъема к гребню про­шли удачно. Альпинисты изучали закономерность падения ледяных глыб. 

Но на всякое правило есть исключение и это исключение давящим беспокойством томило их, пока они не взошли на восточный гребень. Сила лавин иногда была так велика, что кипящие снежные облака с бешеной скоростью устремлялись вверх по склону, достигали гребня и, перевалив его, обрушива­лись на палатки лагеря «5600». Снежные вихри трепа­ли палатки, снег набивался внутрь. Палатки уцелели лишь потому, что были установлены на обратном скате гребня. Когда достигли лагеря «5900», то оказалось, что он находится в катастрофическом состоянии. Со дня его ор­ганизации до начала штурма прошло две недели. На кру­том снежном гребне образовались трещины и палатки сва­лились в них. Пришлось опять нарушить план и вместо подъема вверх долбить ледорубами во льду площадки для установки лагеря. Еще день простоя.

Наконец; альпинисты подошли к наиболее трудным стенам пятого жандарма. Тяжелые рюкзаки настолько сильно тянули вниз, что несмотря на помощь веревок, спущенных по отвесным участкам скал, лезть было чрез­вычайно трудно. Носильщики опять отказались двигаться дальше. Но после длительных уговоров они сдались и ми­новали трудный участок. «Ну здесь наши помощники будут иметь бледный вид»,— заметил Гущин, едва переводя дыхание после пре­одоления второй наиболее отвесной стены. Его беспокой­ство оказалось преждевременным: взглянув вниз, альпи­нисты увидели на скалистой площадке три оставленных рюкзака и далеко внизу меж камней удаляющиеся спины носильщиков. Как быть? Неужели спускаться вниз?.. 

Да, пришлось снова спуститься на площадку, дополнить свои и без того увесистые рюкзаки совершенно необходимыми вещами и вновь проделать акробатические упражнения над обрывом в полтора километра. Знакомые скалы кончились. Двойка полезла на шестой, самый огромный жандарм. На обледенелых скалах плохо держат стальные гвозди трикони. Гущин внимательно страхует Абалакова при помощи веревки, закрепленной на железном крюке. Каскады ледяшек летят из-под ледоруба Евгения, звенит лед, и одна за другой вырубаются сту­пени.

Прямо вверх идет скалистый желоб. Обходов нет. Гу­щин, страхуя Абалакова через выступ, зорко, с беспокойст­вом наблюдает за каждым его шагом – порода слишком сыпуча. Осторожно лезет Абалаков, но вот из-под ноги у него вырывается камень, сбивает по пути другой, третий, и вскоре целый каскад с грохотом валится на Гущина. Один камень перебил веревку, связывающую альпинистов, другой упал на руку Гущина. Он содрогнулся, рука бес­помощно повисла и, пошатнувшись над обрывом, он при­пал к выступу.

Рука Гущина начала кровоточить. Абалаков осторожно спустился вниз, связал по пути перебитую веревку и сделал перевязку раздробленной кисти Гущина. — А я и удержался только потому, что думал, что ты меня держишь, — тихо сказал Гущин, глядя на узел ве­ревки. — Ну, что будем делать? — Надо двигаться вверх, — после некоторого раздумья проговорил Гущин... Вскоре наступила ночь. Неведомые сыпучие скалы по-прежнему круто уходили ввысь. Ощупью, отыскивая за­цепки, Абалаков лез вверх, уже не надеясь на страховку Гущина. Он не мог быть уверен в надежности страховки Гущина, настолько круты и сыпучи были скалы. Товарищи могли лишь слышать друг друга.

Гребень! Достигли маленькой площадки. Вбили крючья, обмотали веревкой палатку, закрепив ее на крючьях, и влезли в нее, как в мешок. Всю ночь Гущин стонал. Бинты врезались в распухшую руку, их пришлось разрезать. На утро альпинисты организовали новый лагерь на высоте 6400 метров. Проблема преодоления восточного гребня была решена! Страшно измученные, поднялись к этому лагерю и носильщики. Сбросили груз и немедленно пошли вниз. Эта высота оказалась для них предельной.

Через два дня к вечеру снизу донеслись обрывки слов. Абалаков пошел навстречу. Близ выхода на гребень увидел четверку альпинистов второй группы. Они медлен­но поднимались по веревке, спущенной с гребня. Осла­бевшие, они едва могли подтягиваться на веревке. На гребне Горбунов вынужден был оставить свой рюкзак. Наступила ночь. На этот раз вся штурмовая группа была в сборе, уместившись в двух маленьких палатках, поставленных на небольшом плоском камне острого скалистого гребня. Кругом мрак, головокружительные обрывы, снег и мороз. Горбунову недоставало спального мешка, оста­вленного им в рюкзаке далеко внизу. Абалаков вновь спустился по знакомому гребню, ощупью находя путь и цепляясь за скалы, и вскоре рюкзак был доставлен хозяину.

Метеорологическую станцию нужно было поднять выше. Гущин даже с больной рукой чувствовал себя креп­че каждого из последней четверки. Снова вдвоем, Абала­ков и Гущин, пробивали путь. Каждый нес более пуда де­талей метеорологической станции. Они шли уже не по скалам, а по глубокому снегу гребней и обширному на­клонному плато, лавируя между многочисленными и ог­ромными трещинами. Было трудно: сказывалась высота, большой груз и глубокий снег. Сорок, пятьдесят, сто ша­гов — затем в изнеможении валились в снег. «Никогда в жизни не думал, что может быть так тяжело», — призна­вался потом Гущин.

Стрелка альтиметра подошла к 6900 метрам. Довольно! Сложили метеорологическую станцию и легко пошли об­ратно к лагерю «6400». Тяжелая работа не пропала даром. На следующее утро уже весь отряд, забрав все необходи­мое, двинулся по готовым следам вверх. На этот раз тяже­ло было идти тем, кто вчера отдыхал внизу. Абалакову проторенный путь казался уже легким, осо­бенно без груза метеорологической станции. Он уходил далеко вперед, поджидая группу, садился на рюкзак и, напе­вая песни, любовался перламутровым переливом первоз­данного хаоса, скопищем огромных вершин, гребней, пиков, поднимавшихся в бескрайнее пространство темно-синего неба. Группа медленно приближалась, и Абалаков опять уходил вперед. Когда отряд подошел к оставленной ранее радиостанции, около нее были уже очищены две пло­щадки для палаток.

Последний штурмовой лагерь перед вершиной пика Коммунизма. Две палатки затерялись в обширных снеж­ных полях верхнего плато пика. Как шатер над ними вы­сился острый вершинный гребень. Еще одна попытка поднять станцию выше не дала результатов. Основной ко­жух станции удалось поднять лишь Абалакову. Двое то­варищей, несших остальные детали, так и не смогли под­няться до него. Пришлось Абалакову свой груз спускать обратно вниз. Станцию решили ставить близ лагеря. Трое альпинистов возвращаются вниз в лагерь «5600». Их состояние не позволяет им не только подниматься вверх, но и находиться на высоте последнего лагеря. К то­му же и продуктов оставалось очень мало.

Тревожный признак непогоды: альтиметр резко, на 200 метров, набрал высоту. Через день ровной пеленой заволокло небо, снежные вихри побежали по снежным полям пика. Началась высокогорная буря. Спускавшихся она застала на отвесных стенах восточного гребня. Выби­ваясь из сил, хватались альпинисты за скальные выступы, покрытые снегом, и обледенелые веревки. Шквальные по­рывы ветра срывали их со скал. Стоя, прислонившись к скалам, провели они эту ночь.

Ураган продолжался следующий день с нараставшей силой. Прижавшись к скалам и пряча лицо от вихрей снежной пыли, Шиянов страховал Гущина. Измученный организм Шиянова не выдержал: Гущин, заснеженные выступы скал — все куда-то уплыло; возникли видения другого, знакомого мира — Москва... знакомая комната... Стук в дверь. Войдите!.. Никого нет. Опять стучат... Шиянов очнулся. Это стучал Гущин, стоя на конце кар­низа и забивая крюк. Шиянов похолодел от ужаса. Жизнь Гущина зависела сейчас от него, а он позволил себе за­быться...

К концу дня альпинисты спустились в лагерь «5600», где им была оказана помощь врача. К лагерю «4600» Гущин и Шиянов подходили медленной шатающейся по­ходкой, как будто другие люди. От опустившихся альпинистов внизу узнали о поло­жении трех штурмовиков, оставшихся наверху. Были все основания беспокоиться за их судьбу. Однако пробиться к ним было некому, да и невозможно при таком урагане. Пришлось ограничиться тщательным наблюдением за вершиной, да принять все меры к тому, чтобы спустившие­ся альпинисты как можно быстрее восстановили свои силы: они могли быть нужны для помощи штурмовикам, оставшимся наверху.

В лагере «6900» продолжалась буря. Снежные вихри налетали на тоненькие палатки. Вскоре снегом занесло стенки палаток, а затем и крышу. Бороться с наваливающимися массами снега стано­вилось возможным лишь изнутри (снаружи морозные вих­ри сбивали с ног и леденили тело). Абалаков не допускал оседания крыши, подпирая ее рюкзаком, деталями стан­ции, ледорубом. У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он заболел тяжелым растяжением сердечной мыш­цы, мучился желчной (рвотой и не . мог принимать ни пищи, ни питья.

Наступило третье утро. Буря продолжала свирепство­вать с нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие крики о помощи: «Нас придави­ло. Не можем шевельнуться, задыхаемся... помогите...». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли. Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие вихри ворвались в нее и засыпали все сугро­бом... За стенами палатки крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кух­ни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им помощь.

Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и шекельтоны* — было все же страшно холодно. И не удивительно. Доста­точно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять причину: он показывал 45 градусов мороза. Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояс­нения погоды. И вот, наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?

— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе. В лагере начали оживленно готовиться подать необхо­димую помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск. Но штурмовики поступили иначе. Они решили исполь­зовать последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину. Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не превышала пол­банки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Осо­бенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять больного одного. Идти же на вершину од­ному было также невозможно.

Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение дня вполне сможет остаться один, хотя несо­мненно в душе не верил в благополучный исход. 3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура на этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы, колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к вершине. Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика, медленно поднимающиеся вверх!

Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к ним стальными кошками глубоко прова­ливались в снег; глаза слепило даже в темных очках; ко­жа на лице потрескалась и облупилась, несмотря на защи­ту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому, что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва мог идти даже и таким медлен­ным темпом. Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало вре­мя. В 12 часов стало ясно, что до вершины не дойти.

Абалаков предложил развязаться. Решили здесь же написать записку о восхождении. В ней было указано, что на высочайшую вершину Советского Союза — пик Комму­низма (7495 метров), 3 сентября 1933 года совершено первое восхождение. На вершину поднялся Е. Абалаков. Горбунов поднялся на вершинный гребень. Удастся ли оправдать текст записки — было неясно. Но им хотелось этого больше всего в жизни. Штурмовики вытащили последнюю банку рыбных консервов. Открыли. Горбунов отказался от своей полови­ны (отнюдь не потому, что был сыт). Мерзлые шпроты потеряли вкус, однако Абалаков съел их с наслажде­нием. В банку вложили записку. Абалаков взял рюкзак с приборами и необходимым снаряжением, Горбунов — веревку.

Расстояние между альпинистами быстро увеличива­лось. Уже маленьким казался Горбунову Абалаков, но вдруг он увидел идущего рядом с ним самого себя. Виде­ние исчезло. В следующую минуту ему показалось, что вблизи Абалакова запрыгали снежные смерчи. Опять на­чинается буря, подумал Горбунов и закричал: «Остано­вись! Буря! Нужно рыть пещеру и заночевать...» Эти ви­дения и нелепые мысли могли быть порождены лишь крайним утомлением и большой высотой. Но Абалаков уже не слышал. Он шагал все выше и выше. Снег становился плотнее. Путь пересекла огромная трещина. Вот снежный мост. Абалаков переполз его по снегу.

Вершинный гребень... Назад круто падает снежный склон и, как застывшие волны моря,— необозримые про­сторы новых, еще невиданных вершин! Рюкзак оставлен в небольшой расщелине. Скорей по гребню к высшей точке! Снег вдруг стал плотным, как фарфор. Острые зубья кошек едва оставляли на нем след. Гребень становился все острее и острее. Под шквальными порывами ветра альпи­нист, балансируя, старался сохранить равновесие. Солнце, казалось, было где-то совсем внизу. Его крас­ный диск приближался к краям дальних гор. Скорей, скорей! Но больше двадцати шагов подряд пройти было невоз­можно. Сердце, как молот, тяжело стучало в груди. Вот уже видно острие вершины. Как она близка и далека в то же время!

У Абалакова закралось опасение — не хватит вре­мени! Он сделал рывок, пошел быстрее, упал на четве­реньки. Немного отдышавшись, преодолел последние метры. Гладкая скалистая площадка вершины! Как хорошо лежать на спине, смотреть в темно-синее небо и дышать!.. Абалаков взглянул на альтиметр. Стрелка показывала 7600 метров. Температура 25 граду­сов мороза. Какая глубина, какая широта вокруг! Совсем как в плане смотрелись змеевидные ледники, запрятанные в темнеющие ущелья. А вдали бесконечные ряды вершин и наиболее высокие из них ясно видны на расстоянии не менее 400 километров.

Солнце отбрасывало гигантскую тень вершины на облака, клубившиеся восточнее пика. Что это?.. Гигант­ский двойник человека на мощной вершине встал в обла­ках. Повторяя движения Абалакова, он поднимается, машет руками... Солнце близилось к горизонту. Абалаков делал схемы и зарисовки хребтов, ледников, вершин. Банка с запиской, придавленная несколькими с тру­дом найденными Камнями, осталась знаком покорения человеком высочайшей вершины СССР. Пора вниз. Осторожно вонзая кошки по обе стороны острого гребня, спускался Абалаков вниз, стараясь как можно крепче забить ледоруб.

На плато, у выхода на вершинный гребень его встре­тил Горбунов. Сделали засечки вершин. Лейка замерзла. Абалаков внес последние схемы-зарисовки в альбом. Он был удовлетворен: теперь две разрозненные карты Памира можно слить в одну. При луне глубокой ночью вернулась двойка в лагерь «6900». Гетье уже свыкся с мыслью о гибели. У него не было надежд на возвращение вниз. Голоса штурмовиков верну­ли его к жизни. «Вершина взята! Все благополучно»,— сообщил ему Горбунов. Однако не все было благополучно. Три часа оттирал Абалаков пальцы ног Горбунова, превратившиеся в ледяш­ки, но оттереть не удалось. Уже на следующий день они почернели и начали болеть.

Окончательно установили станцию близ лагеря. «6900». Гетье не верил, что сможет спуститься вниз. Однако все же нашел в себе силы подняться и с помощью Абала­кова начать спуск к лагерю «6400». Трудно одному здоровому спускать двух тяжелоболь­ных по отвесным километровым скалам. Кругом без­молвствовала снежная пустыня... С величайшим напря­жением всех сил дотащил Абалаков больных до лагеря «6400». Что это?.. На снежном гребне лагеря «6400» показалась одна, вторая, третья фигурка... Альпинист Цак с двумя носильщиками поднимался к лагерю «6400».

Не было времени на душевные излияния. Нужно было спасать больных и продолжать спуск. Но теперь вышел из строя Абалаков. Установка станции потребовала несколько часов кропотливой работы, во время которой приходилось сбрасывать очки. Вечером он почувствовал резь в глазах и к ночи уже не видел ничего. Целые сутки больные ждали, когда Абалаков прозреет. На вторые сутки с утра начали спуск по скалам. Цак спу­скал Гетье, Абалаков — Горбунова. Нужно было большое самообладание как больных — они от слабости и боли все время были на грани падения, так и здоровых — им нуж­но было неослабно следить за больными и надеяться только на себя, так как больные не могли обеспечить страховку.

К вечеру подошли к лагерю «5900». Не верилось, что все отвесные стены уже позади. Последняя ночь в высоко­горном лагере. В лагерь «5600» поднялись почти все обитатели Ледни­кового лагеря. Радостно светились лица. Крепко целова­лись «нижние» с «верхними». Врач оказал первую помощь больным. К вечеру все альпинисты спустились вниз. С удивле­нием и уважением смотрели носильщики на штурмовиков, как на людей, сделавших невозможное. Повар Усумбай внес свою лепту — хорошие отбивные котлеты из мяса горного козла-киика. Возвращение казалось уже легкой прогулкой. Караван спускался вниз по леднику. И все дальше удалялся вели­чавый пик Коммунизма.