Хан-Тенгри

2 июля. Ночь на 2 июля прошла в сборах. Быстро удалось достать машину и сдать в багаж наш немалый груз — 164 кг. Сами мы попали на вокзал за десять ми­нут до отхода поезда. Гудок паровоза, торопливые поцелуи, чудесный букет роз, возбужденные лица, обрывки фраз и возгласы. Поезд тронулся. Перрон с пестрой толпой провожающих медлен­но проплывает мимо нас. Шумная Москва остается позади. Непривычный покой и ритмичное постукивание колес. Ленд Саладин, Леонид Гутман и я удовлетворенно пере­глянулись и с чувством пожали друг другу руки — едем!

6 июля. В Ташкент прибыли почти без опоздания. Высадившись, убедились, что вещей действительно уйма. Попытка отправить наши грузы малой скоростью прямо на Фрунзе не удалась. Сдали их на хранение. Пошли посмотреть старый город и базар. Потом заня­лись билетами и достали их с немалым трудом. Погрузка в вагон далась нелегко, ибо на этот раз протекала без про­вожающих. 
7 июля. Спали крайне мало; я почему-то разбудил ребят рано. В Мельникове приехали в 11.30. С трудом до­звонились в Исфару. Присылка за нами машины явно проблематична. Вещи устроили на складе. В этот день уехать не уда­лось.

9 июля. Ровно в семь часов прибыла машина. По­грузились, поехали за вещами на склад и оттуда выбрались около десяти часов. Знакомая дорога. Чудесная видимость. Машина идет хорошо. В Варух прибыли в первом часу. Нашлись знакомые с базы ТПЭ, полились нескончаемые разговоры. Решив, что за верблюжьим караваном угнаться мы успеем, остались в Варухе обедать. Караван грузился по-восточному медлительно. Мы пообедали, поговорили и не спеша двинулись. Нам предоставили трех верховых ишаков. Заехали по пути на базу ТПЭ. Место прекрасное — не база, а дом отдыха. Догнали караван очень скоро: он расположился на ноч­лег в восьми километрах от Варуха... Выработали план действий на завтра: моего ленивого ишака решили подбросить караванщикам, двух других навьючить рюкзаками и пешим ходом, подгоняя ишаков хворостинами, двинуться вперед, ибо караван завтра, ко­нечно, не доберется ни до Кара-су, ни до Тамынгена. Легли поодаль в новой палатке, вначале на мешках, потом в них. Высота 1300 метров. Спали хорошо.

10 июля. В 6.15 двинулись. Быстро обогнали кара­ван, всучили караванщикам ленивого ишака и, подгоняя двух других, зашагали вперед. Я и Ленц идем до Тамынгена, Леонид — до Кара-су. По плану должны через шесть дней, закончив работу, по­меняться местами: мы перейдем в Кара-су, а Леонид — в Тамынген. Знакомая дорога кажется довольно легкой. Осо­бых происшествий не произошло. В Джиптыке в 12 час. 15 мин. Отсюда разошлись. От поворота на Тамынген путь пошел хуже. На крутом подъеме ишаков пришлось подпихивать: едва-едва пле­лись. Устроили им еще одну кормежку. К 7.30 добрались до Тамынгена. Встретили нас очень радушно, хотя никаких сведений о нашем приходе не имели. Напоили, накормили чудесной жареной картош­кой с мясом. Мы, конечно, все съели и довольны были необычайно. Погода испортилась. Небо обложило тучами. Пошел дождь. Лагерь САВО выше. Завтра, вероятно, встретимся с Лукиным и другими товарищами. Ленцу дали сразу два спальных мешка (свой ой оста­вил с караваном).

12 июля. Сходили с Ленцем на старое пепелище — наш прошлогодний лагерь. Нашли много нужных вещей: крючья (за некоторыми пришлось полазить), мазь для бо­тинок (крайне необходима, ибо наша ушла на Кара-су). Ленц хотел сфотографировать лазанье по скалам и забив­ку крючьев. Но веревки еще идут с караваном, и пришлось  это дело отложить. К вечеру прибыл геолог Троянов и с ним наши веши. Подъем на стену третьего рудного участка решили пере­нести на завтра. 
13 июля. Встали поздно, не спеша. Я начал вводить забытый режим — обтирание ледяной водой. Хорошо. Чув­ствую себя свежо и бодро. В два часа вышли к Стене. Ледник настолько обтаял, что до самого цирка одна оплошная морена, и вообще в этом году снега осталось небывало малое количество. Кам­ни сыпятся, но довольно вежливо. В три часа полезли по обледенелому снежнику. Погода облачная, по скалам Стены еще иногда поблескивают лучи солнца, но и оно вот-вот зайдет за гребень Стены. Скалы оказались не столь круты, как мы ожидали, очень ломки и с большим количеством уступов и зацепок. Лезем по гребню, местами острому и расщепленному ино­гда небольшими кулуарами. Крючьев набрали много, но применить их так и не пришлось. Долезли до верхнего края жилы, расходящейся здесь наиболее широко.

Ледяная стена висячего ледничка на склоне Ужбишки отсюда кажется весьма внушительной. Внизу есть свежие лавинные сбросы. Склон открыт. Посему большая просьба к сбросам подождать с перелетом на другое менее высокое место до нашего спуска. Правая часть дуги исчезает под крутым обледенелым снежником и затем, выйдя из него, убегает вверх по склону. Ледорубы остались у подножья скал. Ленц упорно до­казывает, что на льду достаточно снега и можно обойтись без ледорубов. Но первые же два шага убедили его, что прорубить ступени молотком не удается. А рубить нужно. Отступили до ледорубов и, отогнав от себя искушение спуститься вниз, опять полезли вверх. Я порядочно вспотел, вырубив немало ступеней, и страверсировал весь снежник. К восьми часам были уже в лагере. Ленц сделал много снимков на Стене. Геолог вытащил из карманов небога­тые образцы. Поужинали и спать.

15 июля. Солнышко, часто прячась в густых обла­ках, поднялось уже очень высоко, а ишаков все нет и нет. Мы давно собрались. Ленц решил пойти вперед, посни­мать. Часто идет снежок. В юрте я один. Наконец подо­шел Саты-Валды со связкой дров и оповестил о прибытии ишаков. Навьючили их без проволочек и — вниз. В Тамынгене узнали, что Лукин повел большую груп­пу красноармейцев с пика Великанова на ледник Шуровского (каким точно путем — неизвестно). Ясно одно: срок уже прошел, а они еще не вернулись. Читаем свежие газеты. От Миши Дадиомова — ника­ких известий. Завтра идем на Кара-су. Погода скверная — и дождь, и крупа.

17 июля. Утро довольно ясное. Ленц ушел с рюкза­ком на перевал Даван-сай. Я три часа жду погонщика с ишаком. Послали за ним Саты-Валды. Через час Саты вернулся и сообщил, что по­гонщик с ишаком ушел совсем в другую сторону, в Мын-тэке. (А ведь еще утром присылал мальчишку узнать, пой­дем ли на Кара-су!) Заручившись обещанием завтра же переслать наши вещи, пошел с рюкзаком к Ленцу на пе­ревал. На перевале покричал Ленцу, но безуспешно. Увидел следы его сандалий. Они вели вниз по другую сторону пе­ревала. Пошел по ним и вскоре увидел Ленца, медленно поднимающегося вверх. Он успел излазить уже все окрест­ные вершинки, поранить палец и наснимать много чудес­ных панорам. Начал падать снег. Крупинки больно били в лицо. Склоны быстро белели. Бесчисленными серпантинами и часто спрямляя, по глубокой осыпи, двинулись прямо вниз. Спустились в чудесный арчевый лес. Снег здесь сме­нился моросящим дождиком. Вымокли здорово. На слиянии светлой речки Джау-пая с мощным пото­ком белесой Ак-су стоит кишлак Каравший. Ленц указы­вает на пятнышки кибиток. 

Радиостанция. Оказывается, в прошлом году они два дня жили у радиста и, види­мо, неплохо, поэтому он не прочь заглянуть туда и сейчас. Я возражаю, ибо кибитки глубоко внизу и нам не по пути. Нашли пустую кибитку. Закусили. Погода не улуч­шается. Карату совершенно закрыта. Перевалили гребень, отделяющий Ак-су от Кара-су. В вечернем освещении гранитные стражи Кара-су необы­чайно красивы. Опять начался дождик. В кишлачке-колхозе оказался кумыс, но мы решили не задерживаться: уже начинало темнеть. Вдруг голоса: «Да ведь это же Абалаков! Эй, друзья, заворачивайте сюда!» То были прошлогодние зна­комые, рабочие. Киргизы смеются, глядя на наши труси­ки. Но кумысом угостили на славу. Вчетвером в темноте, под дождем пришли на базу. Ра­душная встреча. Знакомые лица и хороший ужин. Леонид немного поболел, но сейчас самочувствие у него хорошее. От Миши никаких вестей. 

19 июля. Хотели было послать за вещами носильщи­ка (есть такой сверхмощный Ашур, который за день бе­рется перетащить все вещи), но нас отговорили, убедив, что завтра ишаки с вещами будут обязательно. Ходили на гребень. Подъем значительный, панорамы широчайшие. Опять испортилась погода. Занесло Пирамидальный пик. Из черного он превратился в белый. Гутман ушел в Тамынген, захватив с собою рюкза­чок. Тяжеловато ему будет, ибо ноги он стер порядочно. 
22 июля. Вышли после завтрака, да еще отдохнув изрядно. (Наши вещи пришли вчера). Тропинка вьется левым берегом, по скоро выходит из арчевого леса и дальше идет над ледником. Справа на­висают отвесные стены. Затем 'показывается крутой, во не широкий ледопад Ак-су. На третьем участке задержались. Геологи начали раз­говор, видимо, надолго. Идем с Ленцем вперед. Вот уже и цирк. Но где же лагерь? Наконец обнаружили его: на моренном бугре пара палаток. Долго возились с костром и чаем. К вечеру подошли и остальные. 

24 июля. В шесть утра вышли с Ленцем на север­ную стену. Особых трудностей не встретилось, хотя верх­няя стенка оказалась довольно крутой. Идем все время на кошках. В 7.30 были уже на гребне. Пошли к Пирамидальному. Ленц решил траверсировать вершину, вставшую на нашем пути. Я не возражал, хотя и не был с этим согласен. Попали в целый ряд кулуаров и гребней. К 12 часам Ленц уже настроился против подъе­ма по северному гребню. Пытаемся с порядочными опас­ностями страверсировать крутой обледенелый склон к гря­де скал. К двум часам мы на скалах. Скалы оснежены и сложны. Ясно, для подъема на вершину времени мало. Идем обратно, затем на соседнюю вершинку. Вдали виден пик Коммунизма. Спускаемся к вечеру. Долго возимся с первой крутой стенкой, перелезаем два бергшрунда. 

25 июля. После чая спустились к третьему участку. Здесь узнали печальную новость — заболел Гутман, лежит в Варухе, температура 40°. Сходили на базу. По радио узнали: Гутман в Исфаре в больнице. Погода портится. После обеда вышли на Ак-су. Подъем крутой, но приятный. Сперва среди арчевого леса, затем по лугам. Лагерь на ровной полянке у светлой речки. (Ленц едва не увел нас выше по леднику, мимо лагеря). Варим ужин. Плотно поев, засыпаем в уже расставлен­ной палатке на полушубках. 
26 июля. Рассвет. Неприятно забарабанила снежная крупа по крыше палатки. Облака сели на вершины. Ниче­го не остается, как продолжать спать. Прояснилось довольно поздно. Вышли в цирк ледника. До конца не дошли, ибо опять посыпал снег и закрыло всю грозную стену. Пробовали исследовать это Место, но безуспешно. Пришлось повернуть обратно. Опять разорвало тучи. Принялись лазать и обследовать ближайшие гранитные скалы. Ленщ очень оживлен и ста­рательно ловит на фотопленку эффектные кадры. Идет снег. Через полчаса мы начали спуск вниз. В лагере благодушие. Получили радиограмму от Миши. Спим на воздухе. Над нами — красивые облака с лун­ными просветами.

27 июля. Встали в шесть часов. Лагерь еще спит. Ленц, несмотря на некоторый опыт относительно на­ших темпов, начинает терять терпение. Лошади не ока­залось и ишака тоже. Решили взять носильщика. Увидев два рюкзака, тот поначалу отказался, но потом все же со­гласился, правда с уговором взять под груз одного ишака. До ледового колхоза дотащили вещи с нашей помощью, а затем Султан (наш носильщик) привел нам погонщика с ишачихой и чудесным маленьким ишачонком. Пошли, сверх ожидания, очень быстро. Вскоре погонщик неожи­данно взгромоздился поверх двух рюкзаков. Изумление Ленца не поддается описанию: «Эй, уртак, ишак помирать будет!» Но уртак лишь самодовольно улыбается. Джиптык. Дальше уже знакомые места. Тучи надвигаются с хребта. Вскоре пошел дождик и стало совсем прохладно. После поворота на восток встре­тили двух киргизов с Кара-су. Ишак было начал сдавать, но один из киргизов стал так нещадно колотить его пал­кой, что ишак побежал рысью. Однако у первого урючного сада он окончательно сдал. 

Даже падал два раза. При­шлось стать на отдых. Закусили молоком и хлебом. Когда двинулись дальше, погонщик вновь спокойно уселся по­верх рюкзаков на ишака. Мы с Ленцем ушли вперед, что­бы не видеть этого. Наконец, последние километры и последний, по счету шестой, дождь с вихрем, промочивший нас насквозь. Приветствуем лагерь ТПЭ и спешим к себе, ибо уже семь часов, а машину мы вызывали на шесть. Однако ка­кая наивность! Машины, конечно, еще нет. Ее ждет с утра сам коммерческий директор, и все же ее нет. Воз­никли опасения за нашего бедного ишака. Не задержит ли он нас с отъездом? Не опередит ли его машина? Дождь разразился с новой силой. Это, видимо, освежило ишачиху, и она, семеня ножками, наконец появилась на базе. Чуть позже пришла и машина. Большая удача: выйдя в девятом часу утра, мы в 11 ча­сов вечера уже были в Исфаре. Опять знакомая комната на базе ТПЭ и койка вместо земли, подушка и простыни вместо спального мешка.

28 июля. Погода необычная. Едва мы принялись за мороженое, как по фанерной крыше ресторана оглушитель­но застучало и тотчас же градины, словно пули, защелкали по земле, деревьям, крышам, людям, животным. На улице паника. Наш ресторанчик разгромило нещадно. По­летели занавески, клеенки, запрыгали по полу «ядра», поч­ти с куриное яйцо. Листья зеленым дождем полетели вме­сте с плодами. Ленц ахал и охал, сожалея, что не взял с собой кинаму, и щелкал с досады лейкой. Разговаривали с геологом. Выяснилось, что нашей про­шлогодней работой остались довольны. Вечером встрети­лись с Леонидом. 
3 августа. Мы уже во Фрунзе. На юге новый для нас Киргизский хребет. Встречает Миша Дадиомов. От радости обнимаемся на ходу. Куча вопросов-расспросов. Через 15 минут мы были в городе, в Доме декханина. Чисто, просторно. Попытка уехать сегодня же в Каракол оказалась, ко­нечно, наивной. Успели лишь сдать багаж. Отдыхаем.

4 августа. Аудиенция в республиканском Совнар­коме. Встретили нас очень радушно. У них побывала груп­па А.А. Летавета, и поэтому нас уже ждали. Беготня по городу с забавными приключениями. Ожи­дание автобуса на Пишпек. Вечерком ужин в саду под дождем. Печально. Говорят, что нынче поливает необычайно часто, а в горах крутят бури и снежный покров исключительно толст и малопроходим. Гутману стало лучше. Занялись хозяйственными по­купками. Приобрели примус и казанок. 
5 августа. К часу едва получили вещи и сдали их для отправки в Рыбачье. Последний заход в Совнарком. Получили хорошую кар­ту двухверстку и любезно распрощались. В четыре часа выехали в Рыбачье. По пути довольно долго постояли на станции Ток-мак. Задержались и в Быстровке. Буамское ущелье проехали в темноте и посему не име­ли оснований восторгаться его красотами. Шоссе хорошее и приехали мы довольно быстро: без четверти одиннадцать уже были в Рыбачьем. Пустынно, ни одного деревца. Темнота и холодный ветер. Заночевали в помещении для приезжающих «Киртранса».

6 августа. Утром узнали, что ночью ушел пароход. Досада великая! Ленцу не говорим, чтобы не расстраивал­ся. (Однако, если бы даже сразу узнали о пароходе, то навряд ли уехали — нужно было предварительно переот­править багаж.) До следующего парохода два дня. Сидеть и ждать не­возможно. Решили ехать машиной. За десять минут офор­мили дела с багажом, поручив приемщику переотправить его. После полуторачасовых неполадок с машиной в 11 ча­сов все же выехали. От Рыбачьего до Каракола 235 километров. Длинной кажется дорога вдоль северного берета красивого темно-синего озера. Колхозы чисто украинского типа утопают в зелени садов. Кругом — поля, луга. Начало темнеть. На склонах показались еловые леса. Тюб — большой колхоз — проехали уже в темноте. Отсю­да, наконец, началось шоссе. Машина пошла быстрее, не­смотря на то, что фары освещали дорогу слабо. В Караколе — без четверти двенадцать. В Доме кре­стьянина, по уверению сторожа, мест нет. Расположились в общей для приезжающих комнате. Я и Миша предпочли устроиться на воле.

7 августа. Утром увидели во дворе знакомую фигу­ру Летавета. Радостная встреча с Августом Андреевичем и другими товарищами из его группы. Сидят здесь уже седьмой день. С лошадьми трудно. Они их покупают, что со­ветуют сделать и нам. Узнали о всех важных лицах и учре­ждениях. На конном базаре узнали цену лошадям. Группа  Летавета завтра собирается выехать на Каракольский пик. Алма-атинская группа отправилась к Хан-Тенгри числа 25-го, минуя Каракол, прямо из Алма-Аты. Где они сейчас, сведений нет. Остался лишь след в газетах, но далеко уйти они не могли. Вечером сидим за пловом и наблюдаем местные нравы.

10 августа. Сходили еще раз в «Киртранс», но вещи наши до сих пор не прибыли. Пришел паренек-киргиз Карибай и на плохом русском языке сообщил о своем желании ехать с нами. Но когда узнал, что за это ему будут засчитываться трудодни (а не выплачиваться наличные деньги), отказался. Не помогли никакие обещания обучить его альпинистским премудро­стям. Однако парень показался нам подходящим и мы по­просили его зайти к нам еще раз. Навели справки — паре­нек оказался приемлемым, только, говорят, несколько ле­нив. Уговорили. Решили взять, чтобы не терять времени. Пусть закупает пока лошадей. Погода стоит хорошая, хотя над хребтом хмурится.

13 августа. Явились новые караванщики Такта-сен и Израим. Если первый молчалив, ибо по-русски поч­ти совсем не говорит, то второй на редкость юркий и раз­говорчивый. Он побывал в киноэкопедиции Шнейдерова, даже снимался. Был поваром в походе Елщанского. Еди­ногласно решили взять его. Достали письма Исполкома в более отдаленные колхо­зы и распределили закупочные функции между тремя ка­раванщиками. Израим не растерялся: взял себе два ближайших кол­хоза, а другие десять (отдаленных) поручил остальным. Эти уехали сразу, а Израим еще долго вился около нас, рассказывал о себе и заверял, что он-то все достанет, все сделает.

16 августа. Караванщики с лошадьми запоздали и явились лишь к вечеру. Они пригнали девять лошадей (вместо десяти). Болтунишка Израим ничего не сделал. Выяснилось, что он даже не был в колхозах, хотя уверял нас в обратном. Изобличив его во лжи, мы изгнали бол­туна. Обсудили положение и решили разделиться на две группы. Поздно вечером, наконец, приехал Летавет со своими чадами. Обгорели здорово, но на Каракольский пик так и не взошли. Пройдя ущелье прямо на юг от Каракола, группа Летавета уперлась в цирк, явно не имеющий пря­мого отношения к пику Каракольскому. Взошли на сте­ну — по их уверениям большой трудности (типа Безингийской) и исключительной длины и лишь в конце примы­кающей к пику. Маршрут, увы, оказался труден и настолько длинен, что группа решила вернуться.

19 августа. В шесть часов состоялся выход первой группы. Виталий, прибывший накануне, и Миша остались ждать задержавшегося караванщика Николая с лошадью. Над хребтами густо клубятся облака. Бодро шагаем по дороге, за нами девять лошадей и караванщики. Доро­гой встретили знакомого лесонадсмотрщика. Рассказал нам много интересного, и за разговорами незаметно дошли до Ак-су. После Ак-су начало темнеть. Ленц не растерялся и вспрыгнул в первую проезжавшую бричку. К нему при­соединился Гутман, а вскоре прыгнул и я. Начал накрапы­вать дождь. Едва успел вытащить куртку, пошел ливень. Тьма жуткая. Леонид сначала залез под мою куртку, по­том под куртку Ленца и, наконец, под широкую шинель Карибая. Дождь, промочив нас до нитки, наконец стих. Решили искать ночлег. Свернули влево, долго рыска­ли по арыкам и кибиткам. Наконец въехали в какие-то ворота и встали. Разгрузили вещи. Поставили палатку, оказавшуюся весьма просторной. Напились чаю и залегли. Как-то наши «рубашечники» устроились? Ведь вещей при себе у них никаких нет.

20 августа. Утро опять очень хорошее. Поднялись не очень рано. Пока привели лошадей, времени прошло много. Лишь в девять часов навьючили их и в окружении киргизов вышли. От вчерашнего дождя осталась лишь лег­кая сырость. Карибай любезно предоставил мне свою ло­шадь. От Киргизташа, где мы ночевали, опять ровная доро­га полями и скрывающимися в зелени поселками. Справляемся по дороге, не проходили ли трое с вьюч­ной лошадью? Отвечают: встречали километрах в четырех. Ребята здорово обогнали нас. Еще вчера, после того как собрали все сведения, ре­шили идти не Тургенем, а свернуть сразу от Бузчука (Но­вая Вознесеновка) в горы и двумя небольшими перевала­ми по более удобной и короткой дороге выйти в голову Тургеня. Учитывая эти изменения, послали догонять ребят. Ленц опять удачно подсел на бричку и ускакал вперед. После Новой Константиновки караван пошел совсем тихо. Тактасен отлучился, а когда догнал нас, в руках его мы увидели ружье. Правда, у ружья не оказалось за­твора, но Тактасен успокоил, заявив, что затвор достанет. В Вознесеновке встретили Ленца и Карибая, а потом и остальных. Не задерживаясь, вышли дальше. Остановились для закупки лошадей. Этим занялся Карибай. Я сварил хорошее варенье из облепихи и барбариса. К вечеру открыли оживленный товарообмен с ближайши­ми юртами. Меняли всякую мелочь на молоко, кумыс, дрова. Сторговали барашка. Карибая все нет, хотя уже стемнело. Тактасен уехал за новым ружьем и приедет утром. Долго варили мясо на жиденьком костре. Ночью явился Карибай, закупил три лошади, однако привести их можно только утром, ибо они не подкованы.

21 августа. Утро хорошее. С аппетитом поели мяс­ного супа. Не спеша собрались и ждем Карибая. Тактасен привез новое ружье и тоже уехал за лошадьми. Итак, се­годня выходим в горы! Одной лошади все же нет, мы ее должны взять на сыртах. Дорога идет ущельем, густо заросшим еловым лесом. Ель не очень высокая, но пышная и иглы длиннее, чем у нашей, северной. Ближе к сыртам дорога стала очень ка­мениста и довольно круто пошла вверх. Я успел вдоволь полакомиться кислинкой, — ягодой с виду очень похожей на смородину, а по вкусу на кислицу. На сыртах опять задержались. Ленц старательно носится за типажем. Караванщики пригнали целый табун лошадей. Брига­дир выбрал нам одну пегую лошадь. Теперь у нас 13 ло­шадей: восемь под вьюками, остальные верховые. От сыртов вскоре свернули влево. На юг веером уходят долинки, завершающиеся оснеженными вершинками. Преодолев крутой склон, заросший низким арчевником, мы уже думали, что перед нами перевал, но, поднявшись, и убедились, что до него еще далеко. На юго-западе показался красивой формы снежный пик. Карибай назвал его Тамет-бек-тер-баши, а перевал, на который мы вскоре поднялись, — Аши-тер (3300 метров). С перевала дорога в основном спускается полого, но, несомненно, она длиннее, чем это указано на карте. Опять еловый лес и широкая долина Тургень Ак-су. Долина очень красива. Внизу она окаймлена темной зеленью ельника, выше — луга и извивы гребней, а впереди крутой стеной вздымаются оснеженные пики. Прошли немного вверх и у первой боковой речки вста­ли на ночлег. Дров много. До ночи варим суп. Хотелось вскипятить и чаю, но помешал дождь. Залезли в палатки: мы пятеро в большую, караванщики в маленькую. Дождь разошелся и лил, вероятно, до полуночи.

22 августа. Утро холодное и не очень ясное. Кру­гом все заледенело. Лошадей поблизости не оказалось. Нашли лишь одну, и на ней Тактасен отправился на поиски остальных. Оты­скал их совсем в другой стороне, в лесу на склоне. Зато в долине Тактасен обнаружил группу Летавета. Слегка закусили и двинулись дальше. До широкого ущелья, идущего справа (орографически) доехали очень быстро, свернули и сразу же начали забирать вверх. Погода испортилась. Долину Тургень сплошь заволок­ли мрачные тучи, дождь снизу подбирается и к нам. Воз­дух, насыщенный парами, поднявшись, сразу превращает­ся в волнистые облака, которые быстро бегут вверх по склону. Лес кончился, далеко на восток уходит безлесная доли­на. Мы сворачиваем направо в новое ущелье. Впереди бе­лая пологая вершинка. Перевал направо. Однако первая ложбинка слева (орографически) целиком замыкается барьером белоснежных вершин. Идем во вторую. На перевале нас крепко запорошило снегом. Вначале недоумевали — куда же переваливать? Кругом или ска­листые гребни, или снежные стены. 

Лишь когда вошли в самый цирк, слева показалась осыпь, занесенная свежим снегом. Подъем серпантином; местами он довольно крут и сыпуч. Лошади скользят на мокром снегу, но в общем преодолевают склон неплохо. Лишь одна сползла с тропы, упала и стала съезжать. Дело кончилось бы печально, если бы я не подоспел на помощь к Тактасену. Южный склон менее крут. Лошади сошли легко. Горы пошли более отлогие и низкие. Все вокруг поросло травой. Но леса нет совершенно. Здесь, в Оттуке, нас в третий раз запорошило снегом. Снег валил часа два. Мы с Леонидом шли пешком. Кругом вода, ноги промокли и, когда мы взобрались на лошадь, мгновенно стали замерзать. Далеко слева осталось боковое ущелье, по которому проходит путь с перевала Чоп-ашу (им же пошел и Летавет). Позади осталось и второе ущелье (поворот на перевал Беркут). Остановки днем так и не сделали, тщетно надеясь до­ехать до арчи. Оттук резко поворачивает влево. Справа подходит до­лина реки Кашка-су. Здесь встали на ночь, хотя время было раннее — 5 час. 20 мин. К вечеру прояснилось, стало прохладно (высота 2900 метров). Закусили мясом, напились чаю и залегли.

23 августа. Еще вчера вечером узнали интересные новости от брата Тактасена, недавно приехавшего из Инылчека. Оказывается, в Инылчеке очень большая вода (возможно, прорвало озеро). Через Тюз, говорят, дорога хорошая. Сегодня сведения подтвердились. Пришли новые кир­гизы, в их числе брат Карибая, орденоносец. Решили ехать через Беркут на Тюз. Выехали в 9 час. 20 мин. Возвращаемся обратно к реке Беркут. (Вчера на перевале Кара-гыр мы решили ехать низом по мосту и дальше Инылчеком.) На первом же бро­де я выкупался — благо еще солнышко греет... До реки Беркут километра четыре. Долина реки такая же безлес­ная, встречаются кибитки. Ушел далеко вперед, чтобы по­скорее увидеть панораму. Панорама открылась чудесная. Виден не только Хан-Тенгри, но и другие изумительные вершины, особенно в районе Куй-лю, высотой около 7000 метров. Бассейн Сары-джаса представляет собой обширную пустынную котлови­ну. На юго-востоке хребет Сары-джас белыми языками ледников сползает на плоскогорье. Пик Хан-Тенгри резко выделяется белым конусом с прожилками окал. Ленц с энтузиазмом производит фото- и киносъемки. Облака заслоняют вершины. Ленц упорно выжидает, ко­гда они очистятся и снова засияют белизной. В трусиках холодновато, ветер пробирает насквозь; чтобы согреться, мчусь бегом. Дорога хорошая. Вскоре до­бежал до травянистых склонов и внизу, в выемке, увидел наш караван.Пологая часть кончилась. Страверсировав два ущелья, начали спускаться. Лошади петляют, упорно не желая спускаться по прямой. Приходится бегать за ними и гнать в нужном направлении. Особенно долго возились с ло­шадью, навьюченной рюкзаками; три раза перевьючива­ли ее. По красивому ущелью реки Беркут (восточный) с ярко-зелеными склонами и темно-бурыми скалами быстро добрались до долины Сары-джаса. Белесая, довольно ши­рокая речка спокойно катит свои воды. Пологие склоны безлесны и пустынны. Я опять ушел вперед. Но мне не повезло: когда пы­тался перепрыгнуть через речку, под ногой подвернулся камень и я с разбега ухнул в воду. Хотелось пробежаться и согреться, но на мою беду ребята решили расположиться на ночлег. Полянка действительно неплохая. На склоне оказался карашивак (мелкий кустарник, пригодный для топлива). Разожгли костер, сварили неплохой обед. Небо затяну­ло тучами, пошел мелкий дождик.

24 августа. Утром на том же карашиваке вскипя­тили чай. Нашли лошадей, которые, как всегда, ушли да­леко, навьючили их и пошли опять вверх по Сары-джасу. Погода облачная, но дождя нет. Склоны долины посте­пенно понижаются и отступают, долина становится все шире. Поднялись на плоскогорье. Вновь виден Сарыджасский хребет. Третья речка слева (орографически) действитель­но оказалась Тюзом. С плоскогорья спустились прямо к ее впадению в Сары-джас. Найденное нами место брода через Сары-джас не по­нравилось Тактасену, и он пошел выше. На новом месте Лени первым погнал свою лошадь в воду, за ним Тактасен. Первая струя самая быстрая и глубокая. Лошадь на­половину скрылась, но почти сейчас же выпрыгнула на камень. Дальше переправа пошла более легкая. Ветер резкий и холодный. Ждать на берегу, предвку­шая холодную ванну при леденящем ветре,— удовольствие небольшое. Ленц на том берегу приготовился к съемке. Мы двинулись последними вслед за удачно переправлен­ным грузом. Долина Тюза еще более унылая и голая. Пошла снеж­ная крупа. Опять встретили карашивак и наломали его на вечерний костер. К вечеру заметили на склоне человека, затем лошадь и, наконец, две палатки. «Это наши охотники»,— говорит Тактасен. Вскоре к нам подъехал всадник, оказавшийся его братом. Тактасен начал поворачивать к палаткам, уве­ряя, что там проходит дорога. Когда же мы подъехали к палаткам, он остался там, обещав нагнать нас к ночи, ибо мы твердо решили двигаться дальше. Черная туча затянула небо и разразилась исключи­тельно обильной снежной крупой. Часам к пяти доехали до первой развилки в начале Сарыджасского хребта. Через час встали на ночлег против поворота на перевал Тюз. Снег ударил снова. Тучи безнадежно заволокли все кругом. Сидим в палатках, лишь подоспевший Тактасен упорно старается вскипятить чай, раздувая костер. Вымок крепко, а чаю напились мы все же некипяченого. Так и заснули под шум вьюги.

26 августа. Утро порадовало. Голубое небо. Взо­шло солнце и быстро все обогрело и подсушило. Удалось даже вскипятить чай. Немного раньше каравана мы вышли с ледорубами к перевалу: если будет нужно, прорубим дорогу. Стало жар­ко. Снял куртку. Долина свернула налево к востоку. Тропа пошла круто вверх по осыпи в обход скалистого льда. Справа два снеж­ных языка, перегороженных острой гривкой. Куда свора­чивать, вправо или влево? Мы решили в пользу правого языка, Виталий пошел левым. Забравшись на морену пер­вого ледничка, нашли тропу и долго кричали Виталию, но безрезультатно. Подошел караван. Виталий излазал снежный склон, который не стал от этого более пологим. Кое-где подруби­ли лед, но первая же попытка провести по прорубленному льду лошадь убедила нас, что просто по снегу, зигзагами, лошади идут лучше. Особенно упорно прорубали повороты. Именно на них или около них и получались аварии. (Первая лошадь ска­тилась метров на 40-50.) После этого повели лошадей бо­лее осторожно, особенно тяжело груженных. Каждую ло­шадь с гиканьем, понуканием тащили человек пять. Часто останавливались: люди и лошади быстро задыхались. Снег повалил сплошной завесой, но лошади все же скользили по льду. Доволен был один Ленц: он все время снимал исключительные кадры. Наконец все лошади были вытащены на более пологий склон и до самого перевала дошли уже без приключений. Провозились два с половиной часа на перевале. Панорамы никакой. Кругом серая пелена. Видимость на 100-200 метров. Спуск пошел круто, но тропинка хорошая, хотя и при­сыпана снегом. Я ушел вперед и уже на травянистой площадке до­ждался караван. Снег толстым покровом закрыл траву, липнет к копытам лошадей.

Караванщики не решаются на неизвестный им спуск. Мы пошли вперед: я направо, Виталий и Леонид налево. С лошадьми остались Миша и Ленц. Миша вдогонку кри­чит, чтобы я далеко не уходил. Из-за снежной пелены видимость ограниченная, но насколько видно — спуск возможен. Вернулся обратно — каравана нет. Решил, что караван пошел на спуск, и по­бежал вниз. Вскоре нашел тропу и двинулся по ней. Тре­вожит логовинка, по которой пошли Леонид и Виталий. Она переходит в узкое ущелье и притом очень крутое; вни­зу шумит поток. Будет совсем плохо, если и караван туда попадет. Вышел из зоны снега. Дождик. Внизу в широкой доли­не видны рукава Инылчека и противоположные обрыви­стые и заросшие елью склоны с глубокими боковыми ущельями. На нижней терраске, чтобы укрыться от дождя, встал под нависающий камень. Смотрю по сторонам в надеж­де увидеть караван или людей. Ниже Инылчек поджи­мается к правому берегу. Скверно будет, если Тактасен поведет караван по этому пути. Однако подняться бере­гом возможно: он опускается несколькими отлогими тер­расами. Стою очень долго. Наконец влево на равнине увидел двоих. 

Пошел навстречу. Виталий и Леонид. — Караван не видели? — Нот. — Он за вами в ущелье не спускался? — Куда там! Сплошной водопад, сами едва выбра­лись. Решили разведать — сходить к языку ледника. Там должен быть лагерь алма-атинских альпинистов. По ста­рым, иногда заросшим руслам шагать легко, хотя я уже намозолил себе ноги. Ледник бурыми моренами солидно выпирает в долину. По характеру он очень напоминает ледник Федченко. Кричим — ответа нет. Прошли до самых морен — ни­кого. Куда они девались? Возможно, ушли за восходителя­ми. Вернулись назад. Залезли на склон. Нашего каравана нигде нет... Время к вечеру. Что делать? Решили идти вниз, ибо предположение, что Тактасен пошел знакомой тропой вправо, показалось наиболее реальным. Разделились по террасам: Леонид пошел верхней, Виталий ниже, я самой нижней. Виталий кричит почти без перерыва — ответа нет. Я к тому времени нашел глубокий каменный навес, и мои коллеги с грустью должны были согласиться на хо­лодную ночевку. Нарвали травы, заложили по возможно­сти одну сторону от ветра и улеглись, плотно прижавшись друг к другу. На нас только курточки. Большую часть ночи дрожали. Я лежал и вспоминал подобную ночевку на леднике Федченко, когда мы так же налегке оторвались от кара­вана...

26 августа. Встали, конечно, очень рано. Чудесно: Запад ясен и тучи явно отступают на восток. Я решил идти наверх до тропы, посмотреть следы. Ребята тоже пошли снова вверх. На тропе никаких сле­дов не обнаружили. Стало ясно, что они заночевали на склоне. Пошел вверх по тропе. Дошел до снега и здесь вдруг заметил всадника — это был Миша. Короткое объяснение. Оказалось (это и нужно было предполагать), лошади скользили и они не решились спускаться. В подробности я входить не стал. Было слишком досадно. Махнул рукой, чтобы шли за мной, и повел их зигзагами вниз. Снег кон­чился и спуск стал совсем прост. У низа встретились с Ви­талием и Леонидом. Остановились на равнине в трех километрах от ледни­ка. День чудесный. Варим, жарим, загораем. Я сделал первую акварель пика Нансена. Получилось более тяжеловесно, нежели в натуре. Понемногу восстановилось прежнее дружелюбное на­строение. Оно окончательно закрепилось после доброго ужина.

27 августа. Сборы, пересортировка всех вещей и продуктов отняли много времени, поэтому вышли к ледни­ку не рано. Сторожить лагерь остался Тактасен. Попроща­лись с ним, дали наставления и двинулись с шестью гру­жеными лошадьми. Путь среди моренных бугров легок. Вышли к довольно большому озеру. Ленц, конечно, поспешил заснять его во всех направлениях. Дальше дорога пошла сложнее. Я сходил к правому (орографически) берегу и выяснил, что проходимость рандклюфта слабая. Однако караван вышел как раз к это­му месту (четыре-пять километров от языка). Пришлось делать тропу и с большим трудом проводить лошадей. Выше рандклюфт оказался лучше и лошади пошли совсем легко. Часа через полтора увидели палатки: лагерь алмаатинцев. В лагере лишь один киргиз. Он сообщил, что алма-атинские альпинисты ушли на восхождение 12 августа с караваном из восьми лошадей. 24 августа они должны были вернуться. Сегодня 27, а от них нет никаких из­вестий. Киргиз показал дорогу но леднику. Мы предложили ему поехать проводить нас. Он не возражал, но хотел дож­даться своих товарищей-караванщиков, которые ушли ис­кать лошадей. Мы подождали. К нам присоединился рус­ский паренек, и мы тронулись дальше. Вдруг сзади шум пропеллера. Самолет! Летит очень высоко, пролетел и скрылся на востоке. Затем полетел об­ратно. Ленц снимает. Сброшен вымпел. Мы бросились искать. Но не так-то просто найти его в моренах. Самолет спустился ниже. Мы машем штурмовками и зорко смотрим, стараясь заметить место падения второго вымпела. Искали долго, но все же нашли.

Текст не очень ясен. Беспокоятся отсутствием алма-атинской группы, предлагают нам ряд условных фигур, по которым они могли бы узнать о состоянии разыскиваемой группы. Стало ясно, что до Хан-Тенгри самолет или не долетел, или никого там не обнаружил. Мы сами ничего не знали о пребывании алмаатинцев, поэтому и фигур изображать не стали. Самолет пролетел над нами еще несколько раз и скрылся. Встретили двоих верховых. Один бородатый, луч­ший проводник. Второй помоложе. Они заехали близко к озеру Мерцбахера, лошади посбивали там ноги и с тру­дом выбрались обратно. В результате обмена мнениями бородатый поехал в лагерь, а молодой присоединился к нам. Дорога пошла хуже. Крутые подъемы и довольно опас­ные спуски. Пришлось каждому взять по лошади. Времени уже много. Наши новые проводники говорят, что засветло до зеленой Полянки нам не добраться. Поэтому, когда на­брели на травянистую луговинку, я предложил заночевать на ней. Тут же оказался карашивак. Развели костер, сварили суп. Новый провожатый по­вел нас на высокую морену, с которой показал, хотя и не совсем ясно, дальнейший путь. Долго еще беседовали с ним у костра на разные охотничьи темы.

28 августа. Утро хорошее. Напились чаю и распрощались с нашими новыми про­водниками. Карашивак нагрузили на лошадь (экономим керосин) и двинулись опять рандклюфтом. Срезы местами очень круты. Прошли их удачно. Поворот на ледник. Ленц ушел вперед. Ему кричали, он махнул рукой, но все же на ледник не вышел. Идем хо­рошо, круто пересекая ледник. На той стороне видна жел­тая полянка, на нее мы и ориентируемся. Ленц не пока­зывается, я предполагаю, что он ушел снимать озеро. Не доходя серой морены левого берега, опять услыша­ли шум мотора. Самолет несколько раз пролетал над нами, но на этот раз ничего не сбрасывал. Алмаатинцы еще, очевидно, не обнаружены. Пересекли серую морену вблизи полянки и вышли на черную очень ровную морену. Ну, теперь — как по шоссе. Лошади пошли резвее. Хан-тенгрийский хребет будто ледорез разрезает Юж­ный Инылчек, отделяя его от Северного, и сразу крутыми ребрами поднимается на большую высоту. Кое-где появ­ляется лед. Северный склон почти отвесными, но оснеженными сте­нами падает к леднику. Лавинные желоба дают склонам богатую гофрировку, создают разнообразие форм и фан­тастически красивую картину. Южный склон менее оснежен, но рельеф его тоже бо­гат, а отдельные вершины исключительно внушительны крутизной своих склонов. Неожиданно на леднике показалось облако. Без всяко­го шума, оно разрослось и перекинулось через весь ледник к противоположному склону. Перед самым нашим прохо­дом прошла почти бесшумная лавина. Черная морена на­чала все более погружаться в снежный покров. Обнаже­ния льда стали богаче, по обеим сторонам выпирая сераками.

Нашел переход на лед. Ребята давно уже идут в очках. Я же свои сразу не достал, а задерживать караван не хо­телось, и поэтому перешел на соседнюю морену и иду по ней. Ледяная полоса постепенно отходит вправо, явно вы­текая из большого бокового ледника Комсомолец. Нужно теперь искать переход со льда на морену. Я нашел его. Но Леонид воспротивился, стал уверять, что переходить нуж­но дальше, что по льду хорошая дорога и т.д. Доказывать ему было бесполезно. Поэтому я не возражал, но решил немножко проучить его и крикнул: — За переход ответственный Леонид! Леонид вскипел: —Ну и переведу сам, сам все сделаю... Лошади прошли еще порядочно. Леонид все бегает, но перехода нет. Лошади встали. Миша не знает, куда с ними податься. Виталий с Ленцем где-то отстали. Леонид скрыл­ся. Выжидаю. Лошади стоят. Леонид вернулся и растерян­но пошел вниз. Пришла очередь действовать мне. Доволь­но быстро нашел переход, крикнул караванщику, чтобы вел лошадей. К смущению Леонида, мы быстро перевели их. Леонид приумолк. Нотации читать было не к чему. Я ушел несколько вперед просмотреть путь. Лошади должны были выйти на морену по сравнительно нетрудно­му пути. Вдруг раздался Мишин крик: «Лошадь упала в озеро». Бегу. Маленькое озерко. В середине голова лоша­ди и куст карашивака. Карибай и Коля суетятся вокруг, но тщетно: края круты и лошадь вылезти не может. Отвя­зали два веревочных повода и с их помощью кое-как вы­волокли лошадь. Виноват Карибай, отвязавший ее. Лошадь, конечно, предпочла идти по ровному месту (озеру), нежели лезть куда-то в гору. Выкупались наши рюкзаки. Я отыскал сносную площадку. Развьючили лошадь, принялись сроч­но отжимать, разбрасывать по камням и просушивать вещи. А время уже к вечеру, темнеет. Все мои вещи, в том числе и спальный мешок, промокли до нитки. Подошел Виталий. Влезли на бугры и начали призыв­но кричать Ленцу. Вот еще номер — Ленц потерялся! Уже к самому вечеру заметили его, быстро шагающего по льду. Ответный крик — и вскоре длинная фигура, весьма легко одетая, появилась у лагеря. Сварили на подмокшем карашиваке суп и улеглись спать.

29 августа. Встали довольно рано с тем, чтобы дойти до Хан-Тенгри и вернуть лошадей на полянку. По­этому овса засыпали порядочно. Вскипятили чай, позавтракали и уже хотели двинуться в путь, как услышали голоса, а вскоре показались люди. Алмаатинцы! Зовем их к нам в лагерь! Вначале они замялись, но за­тем подошли к нам, оставив рюкзаки внизу. Вид у них су­ровый: обросли, обгорели, оборвались жутко. —Ну как, можно поздравить с вершиной? — спрашиваю я. — Да, вот трое взошли 24 августа. — И как, тяжеленько? — Да, погода мучила и пить было нечего; все снег глотали. Пошли расспросы с обеих сторон о пути. Они, оказы­вается, шли прямо в лоб no ребру, левее пути Погребецкого. Говорят, путь технически совсем прост, скалы сту­пенчатые и осыпи. Продвигались со ступеньки на сту­пеньку. —Но все же тяжело было, — признается их начальник Колокольников. — Если бы не категорическое задание, наверное, не взошли бы. На вершине, говорят, были в тумане, оставили банку из-под дымовой шашки. Кроме того, мне они сказали, что выложили тур из камней на западных склонах, а ребятам сказали, что оставили горку из крючьев и карабинов. Мы сфотографировали тройку героев, у одного из кото­рых сильно поморожены руки. На прощание алмаатинцы сообщили нам, что бросили много продуктов у подножья и в двух местах выше, а в верхнем лагере оставили палатки. Тепло распрощались со взаимным обязательством писать. Тут опять раздался шум мотора. Становись, ребята, в круг! Все выстроились (вме­сте с лошадьми) и машут руками: дескать, опустились, живы! Выехали мы довольно поздно. Морена опять кончилась. Перешли на лед и долго лавировали между промоин, пока не вышли на более ровный лед. Хан-Тенгри уже виден, особенно хорошо — знакомый по фотоснимкам его южный гребень. Длинный и утомительный ледниковый путь. Лошади вязнут в снегу. Я и Ленц ушли вперед. Наконец удалось перейти поток и цель кажется уже близкой. Но расстоя­ния в горах обманчивы, и мы идем еще очень долго. 

Начались трещинки, сначала небольшие, затем шире и, наконец, одна лошадь (опять виноват растяпа Карибай) рухнула в трещину. Мы вернулись на крики. Над трещи­ной — лишь голова. Вылезти лошадь, конечно, не может. Особенно сильно увязли задние ноги. Первые энергичные попытки вытащить ее ни к чему не привели. Лошадь на­столько вымоталась, что была уже без сил. Пришлось вы­рубать ее, как пароход из льдов: подкопались, подвели под живот веревку и тогда, и то не сразу, выволокли измученное, трясущееся животное. Дальше пошли осторожнее. Каждую лошадь вели отдельно, ибо трещины все разраста­лись. И вот мы, наконец, напротив лагеря алмаатинцев. Су­ровым конусом высится перед нами Хан-Тенгри. Подойти к опустевшему лагерю оказалось невозможно: едва лишь лошади свернули по направлению к нему, как немедленно увязли в снегу по брюхо. Пришлось разгружаться. К ме­сту лагеря алмаатинцев пошел Виталий, а за ним и Карибай; он слышал разговор при встрече с ребятами и мудро решил, что палатке пропадать не к чему, лучше в ней еще пожить. К ним на помощь отправились и мы с Мишей. Об­ратно шли тяжело груженные. Карибай запасся не только палаткой, но и солидным количеством сахара и конфет. Лошадей накормили овсом, погрузили на них почти пустую тару, дали наставления Николаю и Карибаю, что­бы они 12 сентября были на полянке Мерцбахера, ждали нас, берегли лошадей и охотились на теков. Тепло распро­щались, и Ленц заснял из раствора нашей чудесной палат­ки удаляющийся караван. Итак, мы под Хан-Тенгри. Виталий раздваивает найденную лыжу и мастерит сани. Остальные готовятся к завтрашнему походу.

30 августа. Утро хорошее. Встали не спеша. Виталий погрузил на самодельные сани три ящика и двинулся. По мерзлому снегу тащить сани оказалось до­вольно легко. Мы собрали все остальное и солидно гружен­ные вышли к подножью ребра пика Чапаева. Свой лагерь мы устроили немного выше «алма-атин­ского», ибо последний был сильно загрязнен. Кругом белая пустыня. Лишь отвесные скалы свободны от снега. Около самой палатки протекает ледниковый ручей. Усиленно ва­рим и жарим. К вечеру отсортировали питание к восхож­дению. План восхождения существенно изменили: при сносной погоде и достаточно приличном самочувствии решили не спускаться, а сразу же пойти на вершину. Взяли концентраты, шоколад, сухие фрукты, орехи, магги, сыр, манку, вермишель, сухари и, конечно, консер­вы. Леонид еще прихватил банку масла, что было беспо­лезно, ибо масло прогоркло. До выхода еще успели подремать.

Из штурмового дневника

30 августа. Вышли на штурм в 21 час 10 мин. Лиш­ние вещи оставили в опущенной палатке. Чудесная лунная ночь. Постепенно поднялись по полотой части и вошли в ущелье. Проходим 200 метров. Остановки примерно через каждые 50 минут. Ледник волнообразно поднимается вверх. Справа на­громоздились сераки с ребра Хан-Тенгри. Слева отвесная стена пика Чапаева. Алмаатинцы оставили здесь очень заметные следы: сочувствуем ребятам — тяжело им доста­лось! Прошли несколько глубоких трещин, некоторые пере­ползли. Перед нами крутой склон. На склоне видны следы скатывавшихся людей. Полезли и застряли: дальше нагро­мождение сераков и трещин, к тому же луна закатилась за гребень. Попробовали другой путь, но безуспешно. Темно. Перед нами крутой склон и бергшрунд. Решили остановиться и подождать рассвета. Высота 5450 метров. Влезли в нерасставленные палатки и доволь­но скоро заснули.

31 августа. Встали до восхода солнца. Оказалось, мы были на верном пути. Без труда пролезли бергшрунд и крутой склон, за ним другой и опять вышли на ровный ледник. Идем медленно. Высота около 5600 метров. Дует по­рывистый ветер. Температура — 9 градусов мороза. Одна­ко в пуховке и валенках идти не холодно. Первым шел я и вскоре вышел к большому сбросу не­подалеку от седловины. Высота 5650 метров. Решили рыть пещеру. Работали с Виталием часа два. Леонид на палатке Здарского оттаскивал снег. Палатку сильно изорвали, но пещеру все-таки вырыли. Начавшаяся буря так и не дала обсушиться. Пришлось мокрыми влезть в пещеру, заделать отверстие и развле­каться чаем. Миша чувствует себя лучше. У Леонида побаливает зуб. У меня самочувствие хорошее. Клонит ко сну. Легли в три часа. Тепло, но душно, ибо замуровались почти герметически. Спали неплохо. 

2 сентября. Ленц и Виталий выходят раньше фо­тографировать и проторить дорогу. Мы долго возимся воз­ле пещеры, варим еду, укладываем рюкзаки. По обширным снежным полям заключительного цирка вихрями носится ветер. Видимость плохая. Однако в ту­мане видео массив Хан-Тенгри, серовато-желтое ребро с круто вздымающейся верхней частью, а правее его — ку­луар Погребенного. Следы Виталия почти повсюду уже замело. Я торю вновь. Леониду и Мише, видимо, тяжело. Вышли к перво­му лагерю алмаатинцев. На подъеме по снежной стенке к седловине снег оказался исключительно глубок. Виталию он был выше колен, а Леонид и Миша увязали по пояс. Наконец вышли на жесткий гребень. Обледенелый снег кончился. Пошла темная осыпь со скалками. В седловинке на сравнительно большой площадке устроили лагерь. Я чувствовал себя совсем хорошо и пошел выше, пытаясь найти лучшую площадку. Дошел до мраморной короны, но ничего не нашел. Здесь корона уже очень близка. Вер­нулся обратно. К вечеру палатка обледенела изнутри, сконденсиро­вав пары. Лежим, тесно прижавшись друг к другу, герме­тически закупорившись, ибо снег надувает даже в малую дырку. У головы стараюсь поставить черенок от лопатки, чтобы полотнище не касалось лица и было чем дышать.

3 сентября. Погода стала лучше. Миша в палатке кипятит чай. Палатки обледенели, мешки и вся одежда мокрые. Идем в пуховках. Пологий черный гребень кончился, начался более кру­той, собственно массив Хан-Тенгри. Высота примерно 6300 метров. Подниматься решили прямо вверх, придер­живаясь широкого ребра (путь алмаатинцев), а не сво­рачивая вправо, в кулуар Погребецкого. Подниматься не­трудно, со ступеньки на ступеньку, частично осыпями, как и говорили алмаатинцы. Лишь иногда встречающиеся небольшие стенки несколько осложняют подъем, ибо ру­кавицы снять уже невозможно — холодно. Осуществить задуманное не удалась. Хотели выйти выше крутой стенки, а остановились несколько ниже ее подножья. Но довольны и этим. Высота 6600 метров. По­ставили палатку. Площадка удобная; особенно хорошей она стала после моего и Леонида вмешательства. Мишука приходится подгонять: он очень апатичен. Ве­чером с Леонидом впервые оттираем Мишины ноги. Я, ко­нечно, поругал его, но оттерли добросовестно и на всякий случай обернули пальцы керосиновым бинтом.

4 сентября. Утро замечательное: ясное и холодное. Мишук опять кипятит чай. Жмемся к палатке. Я иногда размахиваю ногой: подмерзает даже в валенке. Леонид стоит как-то странно съежившись. Виталий тоже. Ленц хо­дит по гребню, стараясь не замерзнуть. Исключительные панорамы открываются вокруг. Под нами на севере глубоко залегает северный рукав Инылче-ка. За ним круглые вершины хребта Сары-джас. На севе­ро-запад темная впадина — Сары-джас. А запад и особен­но юго-запад почти целиком заполнены белыми гребнями. Решили выходить. Собрали было рюкзаки, но неожи­данно Виталий внес предложение идти без рюкзаков и взойти сегодня же. Предложение встретило сочувствие большинства: рюкзаки стали для многих чрезвычайно тя­желы, а до верха стенки, казалось, близко и легко до­браться. Вышли налегке, оставив основной груз в лагере. Одна­ко уже в начале кулуара встретились трудные крутые и обглаженные скалы. Времени на их преодоление ушло много. Виталий с Ленцем попытались обойти слева, но это им не удалось и вскоре они показались в нашем кулуаре. Виталию совсем скверно, его валенки без обивки и скользят на сильно оснеженных скалах. Я предложил вер­нуться в лагерь. Миша запротестовал. Он настаивал, чтобы я его в таком случае оставил здесь, ибо завтра он уже сюда не дойдет. Подтянули к нам на веревке Виталия он Ленца, обсудили создавшееся положение, просьбу Миши и реши­ли ускорить восхождение — идти на вершину. А посколь­ку даже в случае достижения вершины спуститься до лагеря мы не сможем — решили заночевать в новой пещере.

Пересекли снежник и поднялись по обглаженным ска­лам до последнего крутого места. Ребята идут медленно сзади. Я свободно успеваю торить им путь. Всех мучает одышка и до боли пересыхает в горле. Глотают снег. По­следнюю часть преодолели без особых трудностей. Вышли на снежный гребень. Он идет, извиваясь в се­веро-восточном направлении. Справа большой кулуар. Выше видна шапка скал, но вершина ли это? Решили рыть пещеру в гребне: выше снежных масси­вов не видно. Я начал с одной стороны, Виталий с другой. Однако к концу он перекочевал ко мне: у него что-то не вышло. Пещера получилась обширная. Много трудов до­ставило извлечение здоровенного камня. Залегли в пещере, однако как-то нескладно: не попе­рек, как предполагали, а вдоль, ногами к выходу, и мне места не досталось. Никакие увещевания не помогли и я улегся поперек у самого входа. Из дыры дует. Заложил ее кусочками снега, но и это не помогло. Холодно, меня тря­сет. Ночь нестерпимо длинна. Сижу, размахиваю и бью ногами. Под самое утро ввалился в общую кучу людей и немного вздремнул. 

5 сентября. Вокруг облачное море. Лишь над нами ясное небо и вершина Хан-Тенгри. Вышли. Полезли по гребню, вначале весьма короткому и нетрудному. Потом гребень расширился, перешел в снежный со скалистыми выходами. Снег довольно глубок. Идам очень медленно: каждые 10-15 шагов передышка. Вышли на жесткий снег. Пришлось подрубать: у Виталия нет кошек. Здорово мерзнут руки, но рубить нужно, так как Виталий совсем уже не может идти. Снежный гребень вывел к группе скал и... вот она, снежная шашка самой вершины!.. Ветер яростно гонит снег и промораживает насквозь. Кругом море облаков и лишь к югу от нас видна одна вер­шина, вернее, громадный массив... Ребята с трудом сделали последние несколько шагов и сгрудились у камня. Я пошел искать следы алмаатинцев. Они говорили, что сложили тур и оставили шашку в западных скалах. Все тщательно осмотрел — ни записки, ни тура. Абсолютно нет никаких следов пребывания чело­века на вершине. Затем обошел всю вершину. Она обра­зует гигантский снежный купол, наиболее приподнятый в северо-восточной части и спускающийся наподобие боль­шого отлогого снежного плеча на юго-запад. До конца на восток пойти один я побоялся, так как, по описанию Погребецкого, там должен быть карниз. Однако потом все же не удержался, побывал и на са­мой высшей точке и оттуда немного спустился на восток. И тут выяснилось, что высшая точка карнизом не обры­вается. Сложил на скалистом островке юго-западного пле­ча тур, вложил в него кусочки винных ягод в обертке и вернулся к ребятам.

Они сидят, чуть спустившись и укрываясь от ветра за большим камнем. Место это в северо-западной части вер­шины очень заметно благодаря двум выступающим кам­ням. Решили оставить здесь записку. Ее писал я: у осталь­ных плохо работают пальцы. Вложил ее в банку Ленца и положил на правый камень на карнизик, придавив сверху большим камнем. Высота по альтиметрам 7220 (без поправки). Темпера­туру Мишук уже давно не измеряет — не до этого. Ленц ничего не снимает, ибо руки у него сильно поморожены. Я взял у него лейку и сделал несколько кадров. Пошли на спуск. Идем опять очень медленно: Виталий здорово скользит. Ленц и Миша ушли вперед. Времени не больше 12 часов, точно никто не знает: часы стоят. У пещеры сошлись. Посидели. Виталий надел кошки, пошли вниз. Скалы занесло снегом. Спуск стал сложнее. Прошли по снежнику и вышли опять на обглаженные скалы. Виталий предпочел съехать по снежнику. Я начал пересекать его. Сверху сыплются камни. Это Мишук с Ленцем никак не могут одолеть первую стенку. Решили спускаться по всей 40-метровой веревке по одному; я опустился первым и хорошо. Затем Леонид. С по­рядочным перерывом — Миша, Ленц и Виталий. Пока они лезли, я решил спускаться без охранения, ру­ководствуясь желанием скорее попасть в лагерь, подгото­вить его и натопить воды для измучившихся ребят. Спуск оказался сложным. Сверху зачем-то сбросили мне верев­ку. Когда я спросил, закреплена ли она, Виталий ответил, что раз он спускает, значит закреплена. Потом вдруг кри­чит «тяни!». Я потянул, веревка натянулась и... вся слете­ла ко мне.

Виталий кричит, чтобы я закрепил ее за большой ка­мень. Ого, чего захотел! Камень этот значительно выше меня, но обмотавшись веревкой, уже карабкаюсь вверх. Неожиданно веревка выскользнула и полетела вниз. С за­миранием сердца слежу, как она извиваясь катится все дальше и дальше, но вот остановилась. Вниз за ней! Осто­рожно разгребая снег и цепляясь за каждую неровность окал, лезу вниз. Но чем дальше, тем скалы становятся обглаженнее и опаснее. Сверху кричат, что не могут спуститься без помощи. Виталий слез самостоятельно, а оставшиеся настолько ослабли и перемерзли, что не могут ни спускаться, ни охранять друг друга. Решаюсь на опасный шаг: тормозя ледорубом, соскальзываю вниз, метров на 15, затем еще. Внимание, воля — все напряжено до предела. Дальше рисковать невозможно — скалы совершенно гладки. Прошу Виталия (он на кошках) страверсировать до веревки. Виталий идет на кошках, и то разок съехал. Не отрываясь, слежу — дойдет или нет? Дошел, взял ве­ревку, но вернуться назад не может. Я подхожу как мож­но ближе и с трудом достаю конец брошенной веревки. С концом веревки в зубах добираюсь до более расщеплен­ных скал. Лезу опять вверх с тайной надеждой, что ребята в свою очередь хоть сколько-нибудь спустятся вниз. Однако на­дежды мои не оправдались, и до встречи с ними пришлось лезть порядочно. Привязался к их веревке, укрепился и, выругав хорошенько всех, особенно Мишку, погнал вниз. Но Мишка все же отстает. Не действует и главная угроза — заночевать на скалах. А опасность эта стала до­вольно реальной, ибо уже темнеет. О нижней пещере не­чего и думать. Дай бог, дотащить их до первого лагеря!

В выемке встретили Виталия. Еще до этого он что-то кричал. Оказывается (по его мнению) мы прошли лагерь. Мне что-то не верилось; спустились мы будто немного. Однако, чтобы не было худшего (уже совсем темно), сно­ва полез вверх искать лагерь. За мной двинулся Леонид. Я быстро опередил его. Прощупывая в темноте выступы, пролез сочти до начала крутых скал, вылез на гребень и... лагерь! Разгребаю: вот шкуры, что-то завернутое в бре­зент, опять шкуры, кусок прорезиненной ткани, возможно, край палатки... Это, конечно, не наш лагерь, это последний лагерь алмаатинцев. Отдышался, дождался Леонида и вместе мы еще раз перещупали вещи. Явно: выше этого места нашего лагеря быть не может. Леонид на обратном пути отстает и стонет. Вот черти, сгоняли нас зря! Уже вблизи кричим. Ответы не ясны. Затем отчетливо донеслось: «Мы в лагере алмаатинцев»... Что за чертовщина, везде им мерещатся алмаатинцы. Спустились. Ребята сидят под палатками. Место опреде­ленно наше. —Вот, их палатки нашли,— говорит Виталий и ощу­пывает палатки. Смотрю — палатки наши. Вот палатка Ленца. — Да вы что, свихнулись, это же наши палатки! — го­ворю я. 

— Нет, нет, у нас таких не было... Мне даже жутко стало. Ясно, от всех невзгод у ребят легкий мозговой заскок. —У алмаатинцев и кухня, оказывается, была, — за­мечаю я, доставая мету Ленца. Доказывать им что-либо сейчас бесполезно. Вытащить Виталия и Мишку из палатки невозможно. Пришлось разжечь мету на улице. Ленц сидит, скорчившись под палаткой Здарского, но когда услышал шум закипающей воды, поднялся и сразу с наслаждением опустошил полмиски. Дали миску Вита­лию с Мишуком. С удовольствием выпили и мы. Ночь довольно тихая. Наши спальные мешки неизвестно где. Виталий гово­рит о них что-то несуразное. Наконец я нашел два абсо­лютно мокрых мешка, но не стал их вытаскивать и влез в палатку третьим. Она совсем свисла на косогоре, по­править невозможно. Так и лег, свесив вниз ноги. Про­маялся полночи и не выдержал — вылез. Леонид с Ленцем устроились в палатке Здарского и ки­пятят чай. Выпили немного. Странно, воздуха достаточно, а грудь требует усилен­ного дыхания. Приходится нарочито глубоко дышать, в противном случае больно в груди. Удалось вытащить один мешок. Пришлось улечься прямо на воле. Мешок мокрый, влез в него. Очень холод­но, но все же вздремнул.

6 сентября. Утро довольно хорошее. Разбудил всех. Вид у ребят неважный. Напились еще воды. Я иду связанный с Ленцем и Леонидом. Виталий не­много позже (когда напьется горячего) выйдет с Мишей. Спуск казался коротким, но времени занял много. Ска­лы местами круты, скользки и засыпаны, а люди очень ослабли. Мишук и Виталий спускаются ближе к выходу на пологую часть гребня, к первому лагерю. Ленд; и Лео­нид часто садятся, особенно плох Ленц. Наконец дошли до лагеря. Хорошо греет солнышко. Времени, видимо, около 12 часов. Сушим вещи, подкармли­ваемся, много пьем: вода противная — растопленный на палатке снег. Вдруг нежданным шквалом разметало рюкзаки, я по­несло их по осыпи. Из последних сил бросились догонять. Поймали все, кроме рюкзака Леонида. Где-то близко зашумел ручей. Пошел на поиски. Про­шел далеко. Шум слышен, а воды нет. Упустил чашку Ленца. Долго наблюдал, как она уменьшалась па обледе­нелом склоне и затем скрылась из вида. Нашел чулок и еще один. Ясно, этот мнимый шум ручья привел сюда в поисках воды и алмаатинцев. Проклятый шум, конечно, не воды, а ветра! Слышны голоса и, кажется, совсем близко, но людей нет. Ждем и мучительно долго ищем на склонах отстав­шую двойку — Виталия и Мишу. Вдруг они выехали и покатились по снегу. Задержались и снова, на сей раз очень медленно, стали съезжать вниз. Пошли и мы. Леонид просит нас двоих пойти правее и поискать рюк­зак. Он пойдет с той же целью левее, а около снега встре­тимся. Леонид надевает рюкзак Ленца, чтобы помочь по­следнему, и уходит. Безрезультатно проискав рюкзак, спустились к обле­денелому, но пологому краю снежника. По пути видели Леонида и покричали ему, что рюкзак не нашли. Немного времени спустя вдруг послышался шум, а вслед за тем из-за снежника вылетело тело Леонида. Нелепо разбросав руки и ноги, он покатился вниз по снежному склону. Мы видели, как стали отрываться части рюкзака. Затем все скрылось и уже внизу выкатились и остановились несколь­ко черных, неподвижных предметов...

Решили надеть кошки. Я помог надеть Ленцу, надел сам, и мы быстро пошли вниз. По пути собирали ра­стерзанные вещи. Снег, где катился Леонид, местами обагрен кровью. Это наводит на самые печальные размы­шления. Удачно перепрыгнули через бергшрунд и скатились по глубокому снегу. Ленц сел в снег: у него нет сил идти. Я отвязался и подошел к Леониду. Лежит ничком. Поше­велился... Жив! С помощью подошедшего Ленца перевернули Леонида. Картина жуткая: все на нем изорвано, лицо в крови, на лбу глубокая рана. Осмотрели руки, ноги — будто не сло­маны. Ленц советует дать Леониду горячего чая. Я побежал к пещере. Снег проваливается, да и шагать порядочно. Вот и пещера. Сверху видна лишь небольшая дырка. Кричу: —Леонид разбился. Дайте горячего чая скорее. Из пещеры долго не отзывались. Наконец появилась кружка с чаем. —Виталий, выйди, помоги дотащить Леонида, — про­шу я. —Не можем — обморожены, — раздается в ответ. Так и пошел я опять один. В кружке несу чай. Однако чай Леонид так и не выпил. Я собрал рюкзаки и разные вещи. Надели на ноги Леониду соскочивший ва­ленок. С трудом завернули его в палатку. Он иногда сто­нет, произносит что-то несуразное. Ничего не видит, ибо глаза заплыли кровоподтеками, и я вообще опасаюсь, что они выбиты. Надели с Ленцем рюкзаки. Один рюкзак остался. 

При­дется мне еще раз сходить за ним. Повезли Леонида. Через каждые 30-40 шагов Ленц обессиленный валится в снег. Я жду, когда он соберется с силами, и сам спешу, отды­шаться. Тяжело, Особенно трудно уже вблизи пещеры — по глубокому снегу, косогору, а затем опять в гору. На­конец втащили. Ленц скрылся в пещере. Я разгребаю вход, чтобы про­нести Леонида. Работы много. Засыпало здорово. И сей­час опять метет, мешает копать, заметает лицо и всего снегом. Но вот вход расширен. Ленц вылез и помог втол­кнуть в пещеру Леонида. Середина пещеры настолько осела, что едва можно пролезть. С потолка капает. Виталий с Мишкой лежат у противоположной стены. Леонида, завернутого в палатку, положили в середине. Я и Ленц с трудом устроились бли­же к выходу. Мешок мой в палатке, в которую завернут Леонид, вытащить его невозможно. Пришлось опять лечь прямо на мокрую палатку. Жуткая ночь. Леонид бредит, кричит: «Развяжите ве­ревки!». Мишка стонет. Я сижу у самого входа совсем мок­рый, тщетно стараясь согреться. С потолка все время мо­нотонно капает и капает... Вход давно замело. Душно. А раскопать тоже нельзя — замерзнем. Ночь тянется бес­конечно долго. Вот вход слегка засветился — видимо, взо­шла лупа. 

7 сентября. Дышать почти нечем... Мишук и Ви­талий задыхаются. Молят прокапать отверстие. С тяжелой головой я ползу к выходу. Палкой из палатки пытаюсь проткнуть снег. Ничего не выходит. Длины палки не хва­тает, чтобы проткнуть толщу снега. Мы погребены...

Судорожно начинаю раскапывать лопаткой. Зады­хаюсь, снег валится за шиворот, за рукава, подступает тошнота. Неужели не выдержу? Неужели не докопаюсь? Тогда задохнутся все. И опять работаю лопаткой, головой, руками. Нужно докопаться во что бы то ни стало, иначе — гибель всем. Палкой на вытянутой руке ковыряю снег и вдруг... дырка! Маленькая дырка. Тянусь к ней, дышу, но облегченья нет. Еще и еще работаю лопатой. Дырка становится больше. Чувствуется свежая струя. Спасены! Уже последними усилиями, орудуя лопатой, плечами, головой, упираясь ногами, протискиваюсь в дыру. Голова над снегом. Ослепительно сияет солнце. Кругом ясно и тепло. Отдышался. Теперь уже более спокойно и уверенно раскапываю выход для ребят. Раскопал и кричу: — Скорее наверх, уже давно ясный день! Как полудохлые мокрые мыши, вылезают ребята на солнце. Картина невеселая! У Мишки, Виталия и Ленца пальцы ног и рук черные, а слабость такая, что они едва стоят на ногах. О Леониде и говорить нечего; хорошо хоть дышит. Решили везти его сегодня же вниз. У меня боль­шое сомнение — довезем ли сегодня? Но не хотелось отни­мать надежду у измученных ребят. Упаковали Леонида еще в одну палатку. Он немного шевелится. Сажали я даже ставили его на ноги, конечно, поддерживая со всех сторон. А главное, протерли ему глаза и убедились — они целы. Видит человек! Впряглись в многочисленные постромки все. Однако снег размяк и первые же 20 шагов убедили, что тащить Леонида будет неимоверно трудно. Через каждые 20-30 шагов мучительного пути остановка. А через 100 метров убедились окончательно, что никуда мы сегодня Леонида не дотащим. Ночевать всем на снегу на случайном ме­сте — значит рисковать всеми. О том, чтобы затащить Лео­нида обратно в пещеру нечего и помышлять. И вот при­шлось, укутав беднягу палатками, оставить одного, а самим возвращаться в пещеру. Весь вечер варим чай, супы и прочее и все это пожи­раем без остатка. Главное вода. Я несколько раз спускаюсь к Леониду, подкармливаю его, последний раз уже в абсо­лютной темноте. Леонид жадно ест и бормочет всякую чепуху. Спим, наконец, в почти сухих мешках с открытым вхо­дом. Спим как мертвые.

8 сентября. Я лично выспался чудесно. Встали и собрались довольно рано. Погода серенькая, но большого ветра нет. Леонид, к нашему счастью, чувствует себя лучше. Уда­лось уговорить его подняться. Он все жалуется, что его связали и поэтому у него отнялись ноги. Развязав, уда­лось его поднять, и при помощи Ленца и Виталия (в ка­честве подпорок) он шагнул вниз. Я с Мишуком остались собирать палатки и с удивле­нием и восторгом смотрели, как постепенно «пьяная» тройка удаляется от нас. На Мишука пришлось нагрузить два, хоть и легких рюкзака. Весь остальной груз понаве­шал на себя. Догнали тройку. Решили, что я пойду искать и торить дорогу. Все были уверены, что переход на месте сбросов. Но этот мнимый переход закончился крутым обрывом. Леонида подвели уже вплотную. Я несколько раз, проваливаясь в трещины, лазил туда и обратно. С трудом нашел обход. Спустился вниз, но поскольку остальные не шли, опять полез наверх. Нако­нец опустились все и попали на верный путь: вот трещины, «воротца» и спуск. Леонида «стравили» на веревке. Помогли Мише. Дальше опять поиски, завершившиеся тем, что оконча­тельно установили старый путь. Траверс крутого склона, к счастью, присыпанного снегом,— наиболее трудная часть. Я, страверсировав по горизонтали, укрепился и жду. Долго не может пройти Мишук. Его ноги сводит су­дорогой. Повели Леонида. После двух третей пути склон стал крут. Леонид упал. Пришлось последнюю часть пути через бергшрунд, постепенно стравливая, скатить бедного Леонида донизу. Еще один траверс по горизонтали. Мишка проходит его целую вечность. С ногами у него совсем плохо. Последний спуск, и мы на почти ровном леднике. Ленц ушел вперед. Тройка (теперь я в роли пристяжной) — посредине, сзади тащится бедный Мишук.

Вдруг справа шум. Белое облако, бурно нарастая, бе­жит по склону пика, с грохотом вылетает на наш ледник и перекрывает его. Вот еще напасть! Облако медленно улег­лось. Тревожно вглядываемся. Ленца не видно. Дошли до сбросов. Следы пересекают их. Ну, значит перешел! Снег стал крепче, остановки сократились. Идем по сле­дам Ленца. Часто следы делают зигзаги. В этих местах Ленц, очевидно, искал более удобный путь. Чудесным полярным призраком с массой ледопадов, сбросов, гигантскими стенами хребтов, спадает напротив нас широкий ледник. Облака легкими слоями покрывают стены, создавая картину необычайного величия. Я выска­зываю предположение, что это ледник Звездочка. (Позже выяснилось, что это были верховья Инылчека.) Маленькая фигурка Ленца уже совсем внизу. Через час примерно и мы втроем (с Леонидом в середине) заворачи­ваем на последние сбросы. Ввалившись в последний раз в трещину, подходим, набравшись духу, без остановки к еще непоставленной палатке. Журчит ручей. Мы пьем все сразу. Виталий хочет пить со вкусом. Он достает варенье, накладывает в кружку (это была его мечта: вода с брусничным вареньем), но, увы, варенье настолько высохло, что не растворяется. (Мечта не сбылась). Последним, минут через двадцать, приходит Мишук. Опять в знакомой просторной па латке. Как хорошо, что мы спустились! Началось подкармливание. Продуктов очень много. Консервы всех сортов, какао, сухие фрукты и т.д. Зарабо­тал примус. Едим, едим и едим. А ночью разыгралась буря. Как хорошо, что именно сегодня мы смогли спуститься! Это повторяли мы в дальнейшем много раз.

9 сентября. Снежный день. Лазарет среди снежной пустыни... Ноги и руки у ребят имеют жуткий вид. Пять ног и шесть рук (у Ленца, Виталия и Миши) — черны. Щико­лотки невероятно распухли, ладони рук как подушки. Особенно они страшны у Мишука. Виталий бодрится: — Это ничего, лишь бы живым остаться. А срежут кое-что — не пропадем. — Что будет, то будет,— вздохнул Миша. Леонид совсем как беспомощный ребенок. Распух, ле­жит, кряхтит, станет. А когда попробовал встать, свалился на всех сразу. При падении, видимо, что-то нарушилось в его мозговых центрах — конечности перестали ему пови­новаться. Я здоров и вполне работоспособен. А работать приходится на полный ход: и поваром, и хирургом, и завхозом, и сиделкой. Одевать, раздевать, уби­рать за всеми, перевязывать раны, поить, подкармливать — все это мои непрерывные обязанности. Погода чуток прояснилась, но к вечеру опять стало хуже. Так и не удалось мне просушить наше сырое сна­ряжение. 

11 сентября. Опять хороший день. Госпиталь в действии. Процедуры идут своим чередом. Леониду промыл глаза. Видит получше, но опухоль звер­ская. У Миши пальцы не лучше, черны и сохнут. Ноги пухнут все больше и больше. В 12 часов пошли с Ленцем на ледник фотографировать. Солнце светит невероятно ярко. Идем связанные, с оста­новками. Ленц щелкает я крутит кинамку. Постепенно все более величаво встает Хан-Тенгри. Он сияет снегом и нежной игрой желтоватого мрамора. Ощущаешь всю ширь ледниковых полей. Через два часа дошли до середины поворота Инылчека и тут сели для последней съемки. Жа­ра, ни малейшего дуновения ветерка. Хотелось бы посмотреть восточную сторону Хан-Тен­гри, но, увы, идти далеко. Ленц предоставил мне фотоап­парат и я сделал снимков шесть окружающих вершин. На­зад дошли за полчаса. Трещин за весь путь не встретилось ни одной. Вечером отобрал продукты, которые возьмем с собой. Жаль бросать. Много едим, чтобы поменьше оставить. План таков: завтра рано утром Виталий дойдет до поляны, где должны быть лошади. Мы повезем груженые «санки» до морены и там будем ждать лошадей. План прост, но выполнить его нелегко.

12 сентября. Утро опять хорошее. Виталий ушел с восходом солнца. В 10 часов «выехали» мы. Снег уже подался, вернее, он вообще на этот раз не затвердевал. Ящик сидит низко. Вес приличный, ибо на нас только легкие рюкзаки. А впе­реди нужно пересечь еще несколько снежных гряд. Понемногу движемся вперед. Я коренник, Ленц и Леонид на пристяжке. Мишук сзади упирается ледорубом. На остановках все, кроме меня и Леонида, валятся, но и он стоит в такой позе, что уж лучше бы сел — голова где-то на животе болтается. Так шли приблизительно до часу. С тоской оглядыва­юсь на возмутительно медленно отодвигающийся гребень Хан-Тенгри. Сани заело безнадежно, налип снег, нет сил отодрать. Догадались очистить ящик от снега и смазать полозья глетчерной мазью. Пошли. Дальше путь — больше под гору. Стало немного легче, останавливаемся реже. Мишук раскис и иногда идет сзади, не подпирая сани. А время уже к четырем часам! Пожалуй за шесть часов километров шесть-восемь отмахали... Остановки опять стали чаще. Ленц совсем сник и каждый раз просит про­длить отдых. Вдруг крик. Неужели Виталий? Кричим в ответ. Вскоре слева показалась точка, затем другая, третья. Вот это да! Лошади! Кричим хором: — Кто это? Разглядели Карибая и Тактасена. Наши! Мы еще долго обходили промоину и, наконец,— радо­стная встреча. Карибай, Тактасен! Куча вопросов. 

Видимо, какое-то предчувствие толкнуло наших кара­ванщиков нам навстречу. — А Виталия видели? — опрашиваю я. — Нет. — Неужели? Значит разошлись! — У нас там ниже еще три лошади есть, — говорит Карибай. — Сколько отсюда до них километров? — Два, — отвечает Карибай. Погрузились. Посадили Мишку. Ленц тоже категори­чески отказался идти; говорит, у него нестерпимая боль и ходить он не может. Посадили и его. Я и Тактасен на­грузились рюкзаками и пошли. Как чудесно, что подоспели лошади! А вот «два кило­метра» затянулись до темноты. Уже переход на морену, а остальных лошадей все нет. На старом подъеме лошади увязли по брюхо. Лошадь Ленца, ведомая Леонидом, оступилась и упала на брюхо, задрав ноги в воздух. Ленц удачно ополз на снег. Я вы­хватил повод у Леонида, забежал сбоку и с помощью подоспевшего Тактасена вытянул лошадь. Здесь же на мо­рене, так и не дойдя «двух километров» до остальных ло­шадей, заночевали. Сено, взятое караванщиками, осталось с теми лошадьми, посему все лошади простояли ночь го­лодными. Сварили какао и довольно плотно поели. Карибай спит в нашей палатке.

13 сентября. Вышли в девять часов. Долго идем мореной. Впереди лошадь Ленца. Он сам и Мишка чувст­вуют себя явно плохо. Тактасен рано утром ушел за лошадьми и вот, наконец, появился с тремя. Опять перегрузка. Мне так и не удалось сесть на лошадь. Хорошо, что хоть рюкзаки удалось снять. Вскоре сделалось настолько жарко, что пришлось раз­деться до трусов. Посмотрел на себя: «пообтаял» я здоро­во. Ну, ничего, мне это не в ущерб. Идти сразу стало легко. Знакомый пейзаж уплывает в обратную сторону, Хан-Тен­гри постепенно закрывается пиком Горького и другими. К полудню услышали крики. Виталий! Оказывается, с караваном он, действительно, разошелся. А следы увидел лишь около этого камня, где, поудивлявшись, заночевал. Ну вот, опять все вместе. Виталий чувствует себя лучше, говорит, что его про­гулка принесла йоге пользу. Ленцу все хуже, с трудом шевелится. Мишка почти ко всему безучастен.

14 сентября. Вышли в 8.15. Погода явно портится.  Пересекаем ледник. Я иду впереди, просматривая дорогу. К 12 часам достигли его правого берега. Не сразу нашли переход. Леонид на подъеме опять свалился с ло­шади. Дорога пошла более торная. Ленц просит сделать пе­редышку: ему трудно сидеть в седле. Решили отдохнуть в лагере алмаатинцев, но до лагеря оказалось очень дале­ко, доехали лишь к трем часам. Ссадили Ленца и Мишу. Оба упали на траву, лежат, не шевелятся. Ветер, находят тучи. Мишу удалось уговорить ехать дальше, а Ленца — никак. В результате мне и Тактасену пришлось остаться и раз­бить лагерь. Остальные уехали. Я в роли сиделки у Ленца. Продуктов крайне мало. Развлекаемся с Тактасеном чаем с сухарями. Ленц лежит в мешке и не может ше­вельнуться. К вечеру надвинулись тучи. Нашу палатку (двухмест­ную), несмотря на отсутствие нужного количества метал­лических палок, мы все же установили. Недостачу вос­полнили деревянными палками, скомбинировав их с ме­таллическими. Вечером посыпал мелкий дождик (нако­нец-то дождик!), но вскоре перестал. Ленц спит довольно спокойно, но дышит плохо, видимо, у него жар. 

15 сентября. Утро неплохое. Ленц так и не может шевельнуться. Становится ясно, что и сегодня мы никуда не уедем. Если вчера еще можно было побаловать себя случай­но уцелевшей банкой молока, то сегодня только чай и остатки колбасы. Ленц часто зовет меня. Снял с него мешок. Ему жарко. Прорезал ему ножом пятку, но она оказалась, к его радо­сти, вполне здорова. Выпустил воду из опухоли вокруг пальцев. Часто пою ого водой и чаем. Ест он очень мало. На лоб положил ледяной компресс. Приехал Карибай из нижнего лагеря. Порадовать его нечем; сегодня, конечно, не едем. Он тоже нас не порадовал, привез лишь мешочек сухарей. Зато сообщил, что в Инылчеке вода спала, можно ехать без опасений. Беспокоит Мишка, видимо, ему стало хуже. Я написал Виталию, чтобы он еще раз прислал Карибая с жердями для носилок. Если Ленц не сможет ехать, придется нести его в нижний лагерь. Карибай обещал съездить на левый берег и достать жерди. Великое событие: вымыл голову и как-то легче стало. В порядке эксперимента удалось посадить Ленца, чему все очень обрадовались. Он как будто начинает чувство­вать себя немного лучше. Подул ветер, погода меняется. Доели остатки про­дуктов. Что-то принесет нам завтрашний день? 

16 сентября. В девять часов приехали Карибай и Николай с тремя жердями. Удалось поднять Ленца на специально сделанное седло. Карибай ведет лошадь. Тактасен поддерживает сбоку. За 2 часа 15 мин. добрались до лагеря под большим камнем. Мишке хуже. Лежат с Ленцем под каменным навесом. К ночи Мишку перевели в палатку. Упаковали вещи. Ночь прошла очень тревожно. Дежурю около Ленца под камнем. Ленц ведет себя очень беспокойно. Ночь теп­лая. 
17 сентября. Встали с рассветом. Утро ясное. Ленц перебирает свои вещи. Просит то об одном, то о другом. Я плохо понимаю его, и поэтому часто делаю не то, что он хочет. Говорит Ленц тихо, неразборчиво и иног­да заговаривается. Вид у него жуткий. Лицо заострилось, взгляд мутный. Наконец все собрались и в девять часов выехали. Ленца опять посадили на специально сооруженное седло и проде­лали это как-то легче, чем вчера. Двинулись. Я часто оглядываюсь на Ленца. Примерно через полча­са по выезде увидел, что с его руки спала варежка. Ее по­добрали. Я сказал Ленцу, что если ему тепло, лучше снять и вторую варежку. Он ответил по-русски: «Не понимаю»... 

Через 5-10 минут я заметил, что он как-то свис и уткнулся головой в возвышение. Я поднял его голову. Вид безжизненный. Нос скривился на бок. Пульса нет. Мы быстро сняли его с седла. Искусственное дыхание не помогло. Сердце не бьется. Реакции на зрачок нет. Ленц умер... Приладили его труп на седле, прикрутили веревками. Тактасен поддерживает сбоку. Легко перебрели Инылчек. Вода совсем низкая. Около леса заметили всадников. Встреча с группой Погребецкого. Они приехали за нами как спасательный отряд. Из Алма-Аты была телеграмма, что с нашей группой неблагополучно. Из каких источников алмаатинцы имели эти сведения — осталось неясным. Решили не везти Ленца до Каракола, а похоронить его на Инылчеке. Едем до сумерек. Остановились, не дойдя 16-20 километров до Сары-джаса. Похоронили Ленца. Я написал карандашом на надгроб­ном камне: «Саладин Ленц. Умер 17/IX—36 г.» Высечь надпись мне так и не удалось... Спи спокойно, друг! Трагична твоя гибель далеко от твоей родины и твоих близких... Лекпом осматривает и промывает марганцовкой обмо­роженные конечности Виталия и Миши. Температура у Виталия 40°, у Миши — 39,6°. Сплю в палатке с больными. 

18 сентября. До света уехал Николай на Майдадыр с радиограммой о вызове самолета. У Мишки на правой ноге выше щиколотки появилась опасная краснота. Лек­пом озабочен. Мишка совсем не спит. Ест очень мало. Виталий тоже спит очень плохо. Мишке сделали надстрой­ку на седле вроде гнезда. Сидеть ему удобно. У Леонида вид жуткий. В добавление ко всему ему раздуло флюсом щеку. Выехали в восемь часов. Утро хорошее. Дорога ров­ная, частые броды через речки и рукава Инылчека. Ле­вый склон обрывист, лесист и очень красив. У Сары-джаса отдохнули в юрте, напились айрана. Переход через Инылчек с помощью целой оравы мест­ных жителей прошел удачно. Течение не быстрое, но до­вольно глубокое. По Сары-джасу тропа тяжелая, крутые подъемы и спуски, часто по крутым отвесам. Больным нашим, осо­бенно Мише, трудно. Кое-где его пришлось переносить на руках. Большой Талды-су прошли к вечеру, и к огорчению Мишука не устроили здесь привала. На Малый Талды-су пришли в темноте и остановились в чудесном лесу. Едим подгорелую рисовую кашу. Больным поджарили картошку. Температура у них снизилась. Миша первую половину ночи спал, вторую стонал (я опять дежурю). Особенно болит у него правая нога; она деревенеет. Он думает, что это от ушибов при четырех­кратном падении за сегодняшний путь.

19 сентября. Утро с облачками. День хороший. У Виталия температура нормальная. У Миши краснота не распространяется. Долго гонялись за одной лошадью. Выехали поэтому в 9 час. 30 мин. Подъехал Николай. Сообщил ответ: «Врач выехал на­встречу». Ответа о самолете он не дождался. Близ долины Куйлю услышали шум мотора и увидели самолет, идущий на большой высоте. Пока искали поса­дочную площадку, он повернул назад. Весьма нечеткую нашу фигуру из лошадей он не заметил, не заметил и часть выложенного знака на хорошей посадочной пло­щадке. Погребецкий и еще трое остались на два часа ждать самолета. Мы поехали дальше. Свернули в Оттук. К вече­ру встреча с врачом. Перевязка. Поздно в темноте добрались до юрт под Беркутом. Больные с доктором ночуют здесь. Мы едем еще полки­лометра к каравану. Сплю у костра. Ночь холодная.

20 сентября. Караван ушел около восьми часов. Я и Леонид ждем больных. Вышли в 9.15. Мишу уже несут на носилках. Опять самолет и опять высоко. Затем появляется второй. Этот пошел вниз, смело взял над землей и сбросил вымпел. Кроме поздравлений о по­корении Хан-Тенгри, приписка: «Ищем посадочную пло­щадку». Позже сброшен второй вымпел: «Посадочной площадки не нашел, улетаю. К вам идет помощь. За перевалом про­фессор». Нести носилки очень тяжело. Догадались поднять их й полошить поперек на лошадь. Поддерживаем с обеих сто­рон. В 12 час. 45 мин. я и Леонид на перевале. На траве часа два ждем остальных. Опять появились самолеты. И, наконец, радостное известие: самолет сел. Вечером мы на Тургене, у самолета. Попытка взлететь с Виталием и Мишей не удалась: нарвало крест и скосило шасси. Ночью едем до лесозавода. Добираемся туда в 1 час 15 минут. Виталий и Леонид уезжают в Каракол.
21 сентября. Еще один самолет пролетел в Кара-кол. Думаю, с Мишуком. Греюсь на солнце и жду караван.