Романс Прости, Господь, что столько сил Я в скудных помыслах оставил, Что я пытался этот мир Измерить смертными устами. Всё то же делаю теперь... К каким неведомым основам Ключом скрипичным и басовым Открыть пытаюсь эту дверь? Зачем, зачем такая власть Приходит в песенные строки, – Ужель так хочется попасть В своём отечестве в пророки? За то, что музыке не лгал, Не прятал камень за щекою, Не сделай, Господи, героем, Зажав по пояс в пьедестал. Спасибо светлое за то, Что я не грезил о свободе, Вином не смазывал перо И был в провинции не моден. Среди счастливых запевал, В ботинках, купленных на вырост, Меня мой голос сразу выдаст, Каких бы слов ни называл. Но всё же близится черёд И нам кружиться на пластинке, И племя новое придёт, Чтоб взять меня ножом и вилкой. Зачем же с пёрышком в горсти Мы тоже думали: «Крылаты!..» – И находили виноватых, Пытаясь что-нибудь спасти?.. Дойду ль до истины простой, Иль занесёт меня удача, И профиль школьницы одной Опять судьбу переиначит? Куда нас музыка вела, Зачем здесь голуби над нами, Зачем так держимся за камень С холодным именем – Земля?.. Пусть высоко мою печаль Поднимет снявшаяся стая: Я буду всматриваться вдаль, Слова на золото меняя, – И опустевшие леса Разбудит возглас журавлиный, И одинокий лист осины С надеждой глянет в небеса...

Мексиканское танго Стихи Иосифа Бродского. Музыка Александра Мирзаяна. Мексика. 1867 г. Революция. В ночном саду под гроздью зреющего манго Максимильян танцует то, что станет танго. Тень возвращается подобьем бумеранга, температура, как под мышкой, тридцать шесть. Мелькает белая жилетная подкладка. Мулатка тает от любви, как шоколадка, в мужском объятии посапывая сладко. Где надо – гладко, где надо – шерсть. А в тишине под сенью девственного леса Хуарес, действуя как двигатель прогресса, забывшим начисто, как выглядят два песо, пеонам новые винтовки выдаёт. Затворы клацают; в расчерченной на клетки Хуарес ведомости делает отметки. И попугай весьма тропической расцветки сидит на ветке и вот так поёт: «Презренье к ближнему у нюхающих розы пускай не лучше, но честней гражданской позы. И то и это вызывает кровь и слёзы. Тем боле в тропиках у нас, где смерть, увы, распространяется, как мухами – зараза, иль как в кафе удачно брошенная фраза, и где у черепа в кустах всегда три глаза, и в каждом – пышный пучок травы».

Александр МИРЗАЯН:
– Когда мой отец в 1941 г. закончил бакинский политехнический, почти весь выпуск забрали в Артиллерийскую академию во Фрунзе. Отец занимался «катюшами », возил их на фронт, испытывал, возвращал для доделок на заводы, в том числе и в Баку. Там они с маменькой познакомились и поженились, в результате чего я и родился 20 июля 1945 г. Весной 1946 г., после завершения работы в Германии, отца направили в Москву, в Главное артиллерийское управление. Ему дали комнату на Таганке, куда он и привёз нас с мамой.

С авторской песней (АП) я впервые познакомился примерно в 8 классе. Старшеклассники тогда увлекались туризмом. А какой же поход обходится без костра и без песен? Даже в школе ребята-туристы собирались на переменках в актовом зале и пели вместе с учителями. Первая песня, которую я помню, – это «Снег» Городницкого. Пели Дулова, Окуджаву, Визбора, Кима, но имена авторов мы тогда не знали. Меня так поразили эти песни, что из-за них-то я и стал ходить в походы. А я был очень спортивный, к 10 классу имел 7 разрядов – по стрельбе, баскетболу, самбо, боксу… «КМСом» по водному туризму стал уже в МВТУ им. Баумана.

В 10 классе к нам пришёл Коля Сидельников. Он играл на аккордеоне, научил меня, и мы уже пели под свой аккомпанемент. Я страшно завидовал тем, кто играл на гитаре, но в моём окружении ни гитар, ни гитаристов не было. Потом наша таганская шпана у кого-то отняла гитару и подарила мне. Мы коллективно настроили её под аккордеон – так, чтобы можно было играть, не зажимая струны. Я клал её на колени, как гусли, и играл большим пальцем на радость всем моим друзьям. Когда учился в институте, мы переписывали плёнки с АП друг у друга. Нёс домой новую плёнку, и сердце колотилось в ожидании нового чуда. Все песни тут же разучивались.

К 1966 г. у каждого из нас была толстая тетрадка, называемая «Горлодёр», у меня там было 800 с чем-то песен. Они были достаточно просты, но невероятно искренни и проникновенны. В них мы открывали себя, обретали своё мировоззрение. Позже у многих философов я встречал замечательную мысль: «Наши песни – это наша вера». Эти песни сумели создать удивительную общность людей. В 1960-е годы были очень популярны фестивали и конкурсы АП, в которых принимало участие множество людей. Я тоже участвовал в них и стал лауреатом одного из фестивалей. В вузах, НИИ, ДК проводилось много концертов АП, в которых выступали не только известные авторы (Визбор, Ким, Никитин, Стёркин, Туриянский, Кукин и др.), но и некоторые лауреаты фестивалей – как авторы, так и исполнители.

Я тоже стал получать приглашения на такие концерты. Они иногда длились по 4–5 часов! Я мечтал написать что-то своё, но думал, что это мне не грозит. Но в 1967 г. написал туристскую песню: «Уходят синие конверты, идут дорогой никуда…» Это было во время очень трудного похода в Саянах, случился оверкиль, мы чуть не влетели в каньон, я выжил чудом. И написал эту песню, когда сидел, весь ободранный, на каком-то камне. Осмысленно я начал писать песни, когда познакомился с Володей Бережковым и Юрой Аделунгом. За 1969 г. я написал 15 песен. Потом мы познакомились с Виктором Луферовым и Верой Матвеевой и стали выступать своей «пятёркой».

Часто собирались у Юры Аделунга в его большой квартире на Арбате. Туда приходили поэты, барды, режиссёры, актеры… Компания была около диссидентская: блистательный поэт Леонид Губанов, поэт Вадим Делоне, который в 1968 г. среди 8 человек вышел на Красную площадь с лозунгом «За вашу и нашу свободу». Выйдя в 1971 г. на свободу, он пригласил нас к Петру Якиру, где мы познакомились и с Юлием Кимом, и с диссидентской литературой. Через некоторое время поняли, что находимся «под колпаком». А поскольку я тогда работал в Институте теоретической и экспериментальной физики, в одной из лабораторий физики высоких энергий, это усугубляло ситуацию. Выступления многих бардов после 1968 г. прикрыли.

Но в 1974 г. начались квартирные концерты. А в 1977 г. состоялся первый московский фестиваль АП, который организовали комсомол и партия. До этого концерты устраивал Клуб самодеятельной песни. Деятели КСП были великими подвижниками – и Каримов, и Чумаченко, и Гербовицкий, – но они больше опекали Берковского, Никитина, Суханова, Долину, а с нами «органы» им рекомендовали дел не иметь. Но в 1977 г. Олег Чумаченко мне сказал: «Вам надо принять участие в фестивале, потому что, если будет какая-то грамота, будет легче устраивать ваши концерты». Мы с Луферовым поделили 1 место, Долина и Суханов – 2-е и 3-е. Это был пропуск в жизнь.

Ведь из-за меня в 1976 г. Были большие неприятности у КСП в Донецке и Краматорске за то, что пригласили антисоветчика, пишущего песни на стихи Бродского. В «органах» у меня спрашивали: «Зачем Вы пишете на стихи антисоветчика?» Я отвечал: «Потому что это великая поэзия ». – «Но ведь он же уехал!» – «Мало ли кто уехал, в своё время Цветаева тоже уехала». А за распространение Бродского по статье «Антисоветская пропаганда» тогда давали 3 года. Я писал песни на стихи Хармса, Цветаевой, Сосноры и на свои стихи. Со сцены фамилию Бродского я не называл, говорил: «Песня на стихи старинного русского поэта», – или: «Вольный перевод из Овидия».

После фестиваля 1977 г. ко мне приехал Юра Миленин – организатор большинства концертов в Донбасском регионе. Сфотографировал мой диплом с грифом московского горкома ВЛКСМ и горкома партии и отнёс в «органы». Реакция была совершенно неожиданная: «О, замечательно! Приглашайте же его, а 20 билетиков нам». Тому отделу КГБ, который занимался слежкой за неблагонадёжными, нужно было одно: снять с себя ответственность. Я приехал, спел, всё было хорошо. А весной 1986 г., когда уже началась перестройка, в газете «Вечерний Киев» появилась статья «Кто они, барды?» Там писали про меня и Розенбаума. Я, как оказалось, состою на службе в ЦРУ. Сколько народу выгнали после этого с работы, из партии…

Но тут грянул 1987 г., Бродский получил Нобелевскую премию, его стали печатать в СССР, и опасность миновала. Осенью 1986 г. в Саратове состоялся 1-й всесоюзный фестиваль АП, который организовал ЦК ВЛКСМ. Как и на двух следующих, в Таллине и Киеве, я был в жюри. Более того, в Саратове председателем жюри был Окуджава, Никитин возглавлял секцию композиторов, я – авторов. Окуджава уехал и все бразды правления передал мне вместе со стопкой заранее подписанных дипломов. И у меня появилась возможность, используя «служебное положение», не только наградить достойных людей, но и помочь многим активистам КСП сохранить свои клубы.

А в конце 1986 г. был создан всесоюзный худсовет по АП. Там были Окуджава, Берковский, Никитин, Ким, всего человек 10–12. Городницкий стал председателем совета, Никитин, Ким и я – его заместителями. Появилась возможность что-то организовывать при поддержке властных структур. В 1987 г. Юра Лорес решил создать театр песни. Там были Бережков, Луферов, Кочетков, Анпилов, Капгер, Смогул и я, 8 человек. Мы базировались в ДК им. Зуева на Люсиновской улице и выступали раз в неделю с общим концертом, типа театрального представления, плюс сольные концерты. В 1988 г. семь участников театра песни ушли из него и создали объединение «Первый круг».

Хотя в действительности первым кругом были Берковский, Никитин, Визбор и Сухарев. У них масса коллективных песен, хотя бы «Александра», у которой три автора. Но «Первый круг» стал первым выступать профессионально именно как творческий коллектив. Директором его был Володя Зубрилин, бывший администратор Театра на Таганке, и он устраивал фантастические гастроли. Первый раз выступали в 1988 г. в Ярославле, где мы в филармонии дали 10 концертов. Потом в Иваново, Туле, Душанбе... Люди просто висели на люстрах. Через год приехали опять, с таким же успехом. Я рассказываю это для того, чтобы показать атмосферу того времени. Скажем, в 1986 г. во Дворце спорта ЦСКА состоялось 5 концертов АП. Участвовали и Городницкий, и Кукин, и Митяев, и я, и многие другие барды.

Зал был на 4500 мест, битком набитый. В 1987 г. в Лужниках мы дали 7 концертов – Городницкий, Берковский, Никитин, Егоров, Долина, я... В отношении культуры время было золотое. Журнал «Новый мир» выходил тиражом 2,7 млн. экз., «Знамя» – 2,3 млн. Сейчас у «Нового мира» тираж 6500. Ныне мы живём вне собственного национального и культурного пространства, хотя мы – народ литературный. Начиная с 1991 г., народу стало не до концертов, наш театр распался, и каждый выживал, как мог. Но появились люди, которые любили АП и имели деньги, и они помогли нам в 1992—93 гг. создать «Арбу» – «Ассоциацию российских бардов».

Мы собирались на коллективные посиделки примерно раз в два месяца, задумывали какие-то фестивали, одно время у нас был даже офис на Маяковке. А потом у людей, которые нас поддерживали, деньги кончились. Но официально «Арба» не распущена, и Городницкий остаётся президентом, а я – председателем правления. В 1998 г. возник ставший очень популярным проект «Песни нашего века». Я был в восторге. Все эти песни я знал давно, пел их, пожалуй, больше, чем сами авторы. Впервые я выступил в этом проекте в феврале 2000 г. в концертном зале «Олимпийский». Мы вышли на сцену, и зал взревел. Когда начали петь, половина зала встала, зрители пели вместе с нами. Такое всеобщее ликование меня просто поразило.

Через некоторое время я понял, что мы поём наши общие гимны, пароли, «песни нашей веры», что люди с этими песнями прошли жизнь. Это песни о том главном, что было в душах зрителей. Главное в АП – это искренность, анализу она не поддается. Искренность – это то, без чего человек ни существовать, ни развиваться не может. Недаром древние говорили: «Искренность – путь неба». Литературная песня – это единственный путь к словесности, к литературе. Если ребёнок с детства слушает песни Никитина, Берковского, Окуджавы, он неизбежно запоминает их и в дальнейшем будет понимать русскую поэзию, ибо «мой родовой язык – язык певца» (Ганс Гадамер, немецкий философ ХХ века). Если же в его сознании запечатлевается попса, то после неё русская литература для него уже закрыта.

А ведь взлёты всех цивилизаций начинались с поэтической песни. Древнегреческая поэзия была АП. Базой для Возрождения тоже была АП – трубадуры, труверы, миннезингеры… Ни один другой жанр, кроме АП, так активно не осваивает русскую и мировую поэзию. Песню человек присваивает, объясняется ею сам с собой. На песне лежат основные функции воспитания. Даже слова «гимназия» и «лицей» связаны с песней – «гимн» и «лик», то есть хор. У нас есть всё для возрождения, нужно только коллективное осмысление этого песенного феномена. Поэтому сейчас я почти не выступаю с концертами, а читаю лекции на тему «Русская поэзия как русская цивилизация». В научных кругах это называется «Теория текста», и я продолжаю работать над этой темой.

Текст песни Романс и статья опубликована в газете «Вольный ветер», на нашем сайте публикуется с разрешения редакции. Сайт газеты http://veter.turizm.ru/