Романс
|
Романс Прости, Господь, что столько сил
Зачем, зачем такая власть
Спасибо светлое за то,
Но всё же близится черёд
Дойду ль до истины простой,
Пусть высоко мою печаль
|
Мексиканское танго Стихи Иосифа Бродского.
В ночном саду под гроздью
зреющего манго
Максимильян танцует то, что станет танго.
Тень возвращается подобьем бумеранга, температура, как под мышкой, тридцать шесть.
Мелькает белая жилетная подкладка.
А в тишине под сенью девственного леса
Затворы клацают; в расчерченной на клетки
«Презренье к ближнему у нюхающих розы
гражданской позы.
И то и это вызывает кровь и слёзы.
Тем боле в тропиках у нас, где смерть, увы,
распространяется, как мухами – зараза,
|
Александр МИРЗАЯН:
– Когда мой отец в 1941 г. закончил бакинский политехнический, почти весь выпуск забрали в Артиллерийскую академию во Фрунзе. Отец занимался «катюшами », возил их на фронт, испытывал, возвращал для доделок на заводы, в том числе и в Баку. Там они с маменькой познакомились и поженились, в результате чего я и родился 20 июля 1945 г. Весной 1946 г., после завершения работы в Германии, отца направили в Москву, в Главное артиллерийское управление. Ему дали комнату на Таганке, куда он и привёз нас с мамой.
С авторской песней (АП) я впервые познакомился примерно в 8 классе. Старшеклассники тогда увлекались туризмом. А какой же поход обходится без костра и без песен? Даже в школе ребята-туристы собирались на переменках в актовом зале и пели вместе с учителями. Первая песня, которую я помню, – это «Снег» Городницкого. Пели Дулова, Окуджаву, Визбора, Кима, но имена авторов мы тогда не знали. Меня так поразили эти песни, что из-за них-то я и стал ходить в походы. А я был очень спортивный, к 10 классу имел 7 разрядов – по стрельбе, баскетболу, самбо, боксу… «КМСом» по водному туризму стал уже в МВТУ им. Баумана.
В 10 классе к нам пришёл Коля Сидельников. Он играл на аккордеоне, научил меня, и мы уже пели под свой аккомпанемент. Я страшно завидовал тем, кто играл на гитаре, но в моём окружении ни гитар, ни гитаристов не было. Потом наша таганская шпана у кого-то отняла гитару и подарила мне. Мы коллективно настроили её под аккордеон – так, чтобы можно было играть, не зажимая струны. Я клал её на колени, как гусли, и играл большим пальцем на радость всем моим друзьям. Когда учился в институте, мы переписывали плёнки с АП друг у друга. Нёс домой новую плёнку, и сердце колотилось в ожидании нового чуда. Все песни тут же разучивались.
Я тоже стал получать приглашения на такие концерты. Они иногда длились по 4–5 часов! Я мечтал написать что-то своё, но думал, что это мне не грозит. Но в 1967 г. написал туристскую песню: «Уходят синие конверты, идут дорогой никуда…» Это было во время очень трудного похода в Саянах, случился оверкиль, мы чуть не влетели в каньон, я выжил чудом. И написал эту песню, когда сидел, весь ободранный, на каком-то камне. Осмысленно я начал писать песни, когда познакомился с Володей Бережковым и Юрой Аделунгом. За 1969 г. я написал 15 песен. Потом мы познакомились с Виктором Луферовым и Верой Матвеевой и стали выступать своей «пятёркой».
Часто собирались у Юры Аделунга в его большой квартире на Арбате. Туда приходили поэты, барды, режиссёры, актеры… Компания была около диссидентская: блистательный поэт Леонид Губанов, поэт Вадим Делоне, который в 1968 г. среди 8 человек вышел на Красную площадь с лозунгом «За вашу и нашу свободу». Выйдя в 1971 г. на свободу, он пригласил нас к Петру Якиру, где мы познакомились и с Юлием Кимом, и с диссидентской литературой. Через некоторое время поняли, что находимся «под колпаком». А поскольку я тогда работал в Институте теоретической и экспериментальной физики, в одной из лабораторий физики высоких энергий, это усугубляло ситуацию. Выступления многих бардов после 1968 г. прикрыли.
Но в 1974 г. начались квартирные концерты. А в 1977 г. состоялся первый московский фестиваль АП, который организовали комсомол и партия. До этого концерты устраивал Клуб самодеятельной песни. Деятели КСП были великими подвижниками – и Каримов, и Чумаченко, и Гербовицкий, – но они больше опекали Берковского, Никитина, Суханова, Долину, а с нами «органы» им рекомендовали дел не иметь. Но в 1977 г. Олег Чумаченко мне сказал: «Вам надо принять участие в фестивале, потому что, если будет какая-то грамота, будет легче устраивать ваши концерты». Мы с Луферовым поделили 1 место, Долина и Суханов – 2-е и 3-е. Это был пропуск в жизнь.
Ведь из-за меня в 1976 г. Были большие неприятности у КСП в Донецке и Краматорске за то, что пригласили антисоветчика, пишущего песни на стихи Бродского. В «органах» у меня спрашивали: «Зачем Вы пишете на стихи антисоветчика?» Я отвечал: «Потому что это великая поэзия ». – «Но ведь он же уехал!» – «Мало ли кто уехал, в своё время Цветаева тоже уехала». А за распространение Бродского по статье «Антисоветская пропаганда» тогда давали 3 года. Я писал песни на стихи Хармса, Цветаевой, Сосноры и на свои стихи. Со сцены фамилию Бродского я не называл, говорил: «Песня на стихи старинного русского поэта», – или: «Вольный перевод из Овидия».
Но тут грянул 1987 г., Бродский получил Нобелевскую премию, его стали печатать в СССР, и опасность миновала. Осенью 1986 г. в Саратове состоялся 1-й всесоюзный фестиваль АП, который организовал ЦК ВЛКСМ. Как и на двух следующих, в Таллине и Киеве, я был в жюри. Более того, в Саратове председателем жюри был Окуджава, Никитин возглавлял секцию композиторов, я – авторов. Окуджава уехал и все бразды правления передал мне вместе со стопкой заранее подписанных дипломов. И у меня появилась возможность, используя «служебное положение», не только наградить достойных людей, но и помочь многим активистам КСП сохранить свои клубы.
А в конце 1986 г. был создан всесоюзный худсовет по АП. Там были Окуджава, Берковский, Никитин, Ким, всего человек 10–12. Городницкий стал председателем совета, Никитин, Ким и я – его заместителями. Появилась возможность что-то организовывать при поддержке властных структур. В 1987 г. Юра Лорес решил создать театр песни. Там были Бережков, Луферов, Кочетков, Анпилов, Капгер, Смогул и я, 8 человек. Мы базировались в ДК им. Зуева на Люсиновской улице и выступали раз в неделю с общим концертом, типа театрального представления, плюс сольные концерты. В 1988 г. семь участников театра песни ушли из него и создали объединение «Первый круг».
Хотя в действительности первым кругом были Берковский, Никитин, Визбор и Сухарев. У них масса коллективных песен, хотя бы «Александра», у которой три автора. Но «Первый круг» стал первым выступать профессионально именно как творческий коллектив. Директором его был Володя Зубрилин, бывший администратор Театра на Таганке, и он устраивал фантастические гастроли. Первый раз выступали в 1988 г. в Ярославле, где мы в филармонии дали 10 концертов. Потом в Иваново, Туле, Душанбе... Люди просто висели на люстрах. Через год приехали опять, с таким же успехом. Я рассказываю это для того, чтобы показать атмосферу того времени. Скажем, в 1986 г. во Дворце спорта ЦСКА состоялось 5 концертов АП. Участвовали и Городницкий, и Кукин, и Митяев, и я, и многие другие барды.
Зал был на 4500 мест, битком набитый. В 1987 г. в Лужниках мы дали 7 концертов – Городницкий, Берковский, Никитин, Егоров, Долина, я... В отношении культуры время было золотое. Журнал «Новый мир» выходил тиражом 2,7 млн. экз., «Знамя» – 2,3 млн. Сейчас у «Нового мира» тираж 6500. Ныне мы живём вне собственного национального и культурного пространства, хотя мы – народ литературный. Начиная с 1991 г., народу стало не до концертов, наш театр распался, и каждый выживал, как мог. Но появились люди, которые любили АП и имели деньги, и они помогли нам в 1992—93 гг. создать «Арбу» – «Ассоциацию российских бардов».
Мы собирались на коллективные посиделки примерно раз в два месяца, задумывали какие-то фестивали, одно время у нас был даже офис на Маяковке. А потом у людей, которые нас поддерживали, деньги кончились. Но официально «Арба» не распущена, и Городницкий остаётся президентом, а я – председателем правления. В 1998 г. возник ставший очень популярным проект «Песни нашего века». Я был в восторге. Все эти песни я знал давно, пел их, пожалуй, больше, чем сами авторы. Впервые я выступил в этом проекте в феврале 2000 г. в концертном зале «Олимпийский». Мы вышли на сцену, и зал взревел. Когда начали петь, половина зала встала, зрители пели вместе с нами. Такое всеобщее ликование меня просто поразило.
Через некоторое время я понял, что мы поём наши общие гимны, пароли, «песни нашей веры», что люди с этими песнями прошли жизнь. Это песни о том главном, что было в душах зрителей. Главное в АП – это искренность, анализу она не поддается. Искренность – это то, без чего человек ни существовать, ни развиваться не может. Недаром древние говорили: «Искренность – путь неба». Литературная песня – это единственный путь к словесности, к литературе. Если ребёнок с детства слушает песни Никитина, Берковского, Окуджавы, он неизбежно запоминает их и в дальнейшем будет понимать русскую поэзию, ибо «мой родовой язык – язык певца» (Ганс Гадамер, немецкий философ ХХ века). Если же в его сознании запечатлевается попса, то после неё русская литература для него уже закрыта.
А ведь взлёты всех цивилизаций начинались с поэтической песни. Древнегреческая поэзия была АП. Базой для Возрождения тоже была АП – трубадуры, труверы, миннезингеры… Ни один другой жанр, кроме АП, так активно не осваивает русскую и мировую поэзию. Песню человек присваивает, объясняется ею сам с собой. На песне лежат основные функции воспитания. Даже слова «гимназия» и «лицей» связаны с песней – «гимн» и «лик», то есть хор. У нас есть всё для возрождения, нужно только коллективное осмысление этого песенного феномена. Поэтому сейчас я почти не выступаю с концертами, а читаю лекции на тему «Русская поэзия как русская цивилизация». В научных кругах это называется «Теория текста», и я продолжаю работать над этой темой.
Текст песни Романс и статья опубликована в газете «Вольный ветер», на нашем сайте публикуется с разрешения редакции. Сайт газеты http://veter.turizm.ru/
