Весна
|
Весна Ночью лёд прикроет лужи
Днём мальчишки запускают
Бросил фантик в ручеёк,
Я пойду босиком
Как я песни пою,
|
Хороводная Глянь, мы пили, вроде, много из кувшина зеленого,
А мы дерево повалим, в клетку ворона посадим,
А уснём — вы не будите, с нами рядом положите
Вот и выпили мы снова из кувшина зеленого,
|
Виктор ЛУФЕРОВ:
— Мне кажется, песни у костра и хором хороши в молодости, потом душа просит чего-то другого. Хотя само по себе пение у костра — это замечательно. Но я занимаюсь песней профессионально, всю жизнь, это моя судьба. Возможно, есть песни, которые не терпят исполнения со сцены, хотя в рамках проекта «Песни нашего века» было и такое исполнение бардовской классики. С другой стороны, петь так, как поют у костра, сцена не позволяет. Получается, что у части нашего жанра нет возможности выйти на профессиональную сцену.
Однако считать, что бардовским песням место только в лесу — это очень однобоко. Окуджава пел и с большой сцены, и у костров его поют, то же самое и с Новеллой Матвеевой... В принципе, эта проблема уже решена: жанр стал многослойным, в нём давно есть песни, которые могут быть запросто вынесены на большую эстраду. На ней сейчас есть «Песни нашего века» и Олег Митяев, Никитины и мюзикл «Норд-Ост», и др. В юности я тоже ходил в походы, там мы пели вот такие песенки: Однажды на привале турист забыл пилу, Пилить сосну зубами приходится ему. Турист не унывает, опилок полон рот, Грызёт сосну зубами и весело поёт: «Живи, пока живётся, нам не о чем тужить, Покуда сердце бьётся, на свете можно жить!»
Такие песни я пел очень давно — ещё до того, как закончил в 1963 г. школу и поступил в МИФИ. Очень хорошо поступил и очень плохо учился; оказалось, что я не готов к серьёзной ежедневной работе в вузе. Потом перешёл в Ветеринарную академию на факультет биофизики. С грехом пополам его закончил. В нашей группе было 25 медалистов, поскольку вся талантливая молодёжь ломилась на этот модный тогда факультет в МГУ, а кто туда не попадал — шли в Ветеринарную академию, где были те же преподаватели, что и в МГУ.
Я в вузе был одним из худших, потому что всё время отдавал созданному мной ансамблю «Осенебри» (две скрипки, виолончель, три электрогитары и ударные); мы аранжировки и пели песни Окуджавы, Высоцкого, Кукина, Н. Матвеевой и др. Ну и наукой я уже явно не собирался заниматься, поэтому попросил диплом с правом свободного трудоустройства и года два работал расклейщиком афиш. Потом работал дворником у себя в Кожухове (один из районов Москвы), пока не поступил в музыкальное училище им. Гнесиных. Зимой руки от холода и лома распухали, и когда педагог по гитаре узнал, что я дворник, то спросил: «Ты что, идиот, что ли?» Я не захотел быть идиотом и через несколько дней уволился.
Потом года полтора ночью спал в литературном музее им. А. Пушкина на Остоженке — замечательная была работа дежурного пожарного. Там собралось много интересных интеллигентных людей, работавших сторожами, истопниками, дворниками... После окончания училища я пошёл работать в ненавистный мне «Москонцерт», чтобы аккомпанировать замечательной певице Елене Камбуровой. Работал несколько лет, потом всё равно оттуда ушёл. А в училище я был на уникальном факультете: в 1974 г., когда я поступал, в 25 училищах страны открылись отделения советского джаза. И я попал на джазовый факультет, потому что занимался в тот момент в джазовой студии в ДК «Москворечье».
Считалось, что это дворец культуры МИФИ, так что я вернулся, если не в МИФИ, то в его ДК, круг замкнулся. Песни сочиняю давно. Ещё в МИФИ я пробовал писать на чужие стихи. А перед этим (примерно в 1964 г.) была эпидемия, когда все вокруг запели Окуджаву. Кто-то из ребят приносил откуда-то плёнки, за неделю их прослушивали все, делились впечатлениями, это было какое-то ошеломляющее событие. Потом плёнки куда-о исчезают, но впечатление от песен остаётся на всю жизнь, ты начинаешь сам петь. Когда я нелегально жил в общаге (как москвичу она мне не полагалась), я уже играл немножко на гитаре, и под окнами общежития мы иногда до полуночи пели эти песни.
Что касается туризма: после 10 класса я ходил в серьёзный байдарочный поход через весь Кольский полуостров от Ловозера через реку Паной с проводJ ками против течения и с двумя волоками по 3—4 км, по реке Варзуга. Перед этим я с полгода ходил в пешие походы, познакомился с разными людьми и плавал на байдарках чуть ли не каждое воскресенье. Помню, какие гигантские порции еды мы съедали на Кольском и какие были мышцы на руках. Таких подвигов больше в моей биографии не было. Ходили с приятелем по Крыму, потом я ходил ещё раз на байдарках, можно сказать, в прогулочный поход по Карелии. Но туризм меня всё-таки не зацепил, хотя красоты я увидел потрясающие.
Любил кататься на лыжах, мои любимые места — станция «Турист», Парамоновские овраги. Потом были слёты, песни у костров, но я это тоже не очень полюбил. Занялся другими делами, песнями, театром песни «Перекрёсток»... Он назывался так потому, что мы занимались и городской песенной культурой, и деревенской, и их пересечением. Поэтому у нас был и площадной театр — город с деревней пересекались на ярмарках, где такие театры и выступали. Больше никогда не буду директорствовать и решать проблемы, касающиеся финансов, документов, уборки помещения, отношений с жильцами дома...
Выходившая во время антрактов на улицу публика курила и шумела, жильцы кидали в зрителей из окон бутылки, как-то раз дворовая шпана скинула на крышу входа в театр батарею отопления. Первый этап «Перекрёстка» — студийный (с 1986 г.), когда мы влезли в этот подвал, где был красный уголок — база коммунистов дома. У нас была большая студия. Состав менялся, но сложился костяк, человек 20 — люди, которые никуда не уходили до 1992 г. Со спектаклем по Хармсу мы выступали в Лефортовских театральных играх 1989 года, участвовали в двух международных фестивалях уличных театров: на московском «Караване мира» (1988 г.) и на фестивале в Архангельске (1991 г.).
Мы достигли определённого творческого уровня, но в 1992 г. началась инфляция, ребята позаканчивали институты, все в итоге разбрелись, осталась группа безумцев. В 1992 г. мы взяли наш подвал в аренду, года два пытались что-то делать, но ничего не получилось. Тогда стране было не до песен и театров. В 1993 г. я впервые попал за границу, в Германию, и пел там целый месяц в лицеях, небольших концертных залах, на улицах, где угодно. Можно было заработать приличные деньги (по сравнению с тем, что мы получали в России в то время). Ездил туда 4 раза, по два раза в год.
Потом я нарушил визовый режим, в мае 1994 г. по глупости и по советам друзей задержался на неделю, а снова меня уже не пустили (в это время выводили советские войска из Германии и закручивали гайки). А я был приглашён на театрально-мзыкальный Мюнхене, о чём может только мечтать любой музыкант. Второй этап «Перекрёстка» как камерного культурного центра начался в 1994 г. Мы были первой площадкой, где концерты проходили три раза в неделю, а потом и каждый день. У нас появилось много молодёжи, которой не удавалось выступать в Центре авторской песни, где была определённая коммерческая обойма авторов, собирающих зал.
А для меня в жанр авторской песни входят и Вадим Певзнер, и Юрий Цендровский, и Антон Яржомбек, и Александр Левин, и Михаил Щербаков. Бардовские традиции продолжают Ольга Чикина, Григорий Данской, Саша Щербина, Лёша Кудрявцев... Вечная проблема: где заканчивается авторская песня и что это такое. Для меня Шевчук — тоже бард, хотя и рок-бард. Сейчас «Перекрёсток» закрыт, а я занят огромным проектом — выпускаю антологию своих песен «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Вышел первый (красный) диск, идёт подготовка остальных шести.
Статья опубликована в газете «Вольный ветер», на нашем сайте публикуется с разрешения редакции. Сайт газеты http://veter.turizm.ru/
